- Погоди ещё!
- Что?
- Ты, поди, мужиков тех поддубенских ловить кинешься?
- Так.
- Не ищи. Сведал я - вчера ещё они с Москвы съехали, как у батюшки побыли.
«Ну как не змий хитромудрый!» - про себя поразился Юрий.
- Так что ж, батюшка, сразу-то меня не позвал?
- А у батюшки иное сейчас на уме, - загадочно улыбнулся Иван.
«Нешто ещё что знает, чего я не ведаю? - внезапной обидой загорелся Юрий. - Кто старший-то - я или он?»
- Что?
Иван тут же переменился в лице - никакой тебе загадочки:
- Да мне-то почём знать, Юрич? Просто чую, что иное, а может так, блазнится. - Иван снял простофильскую улыбку с лица, отвёл глаза на оконницу, за которой все одно ничего было не разглядеть - так она была изукрашена морозным узором. И отвернувшись, глядя на тот узор, сказал: - Суд-то разве дело горячее?.. Нет, ты сейчас в Поддубенское не ходи. А мужиков тех и, главное, того Акинфа-боярина, что их на тебя науськал, держи впрок в голове, авось и сгодится когда…
- Ну ты мне советов-то не давай, - озлился Юрий. - Сам разберусь, куда мне идти, а куда нет.
- Да я ведь так только, по-братски, - обернулся от оконца Иван. И уж в спину Юрию добавил: - А всё-таки ты, Юрий, из Москвы ныне не уходи - а ну как батюшке будешь надобен…
- Батюшка меня с глаз прогнал, - зло кинул Юрий.
Юрий вышел на теремное крыльцо смурен. Душа его жаждала гнева, немедленного излияния бешеной ярости, ещё недавно стоявшей над горлом, однако же разговор с братом, а особенно его завершение, словно бы обезволили Юрия. Он не знал, что ему делать, как теперь поступать?
Кабы Иван не удержал его разговорами, он бы теперь поди мытню на Яузе миновал, летел с дружиной своей по переяславской дороге в далёкую Дубну. Да ведь выходит, что по-пустому летел - не за тем, чтобы выведать у тех мужиков, кто навёл их на мысль на него князю нажалиться, а так лишь наказать для острастки, чтобы впредь жаловаться не бегали. Но была бы в том бешеном конном лете уверенна и спокойна его душа.
А теперь что? Недоразумение одно в голове! Хуже нет, когда влёт подобьют! Думай теперь, чего делать, как перед батюшкой обелиться…
«В одном не прав Ванька: Ботря-то не против него, Юрия, взбеленился, всего лишь желает земельку ту под свою переяславскую вотчинку записать. Ну, боярин, погодь: как растолкую я батюшке, ты зайчатиной той подавишься!..»
А Юрию уже подвели коня белой масти, такого же высокого, статного, как сам княжич. Низкое плоское седло, стянутое из жил, обито сафьяном с серебряными набойками, лука у седла посеребренна, точно инеем, само же седло лежит на алом бархатном покровце. Узда у коня тоже с серебряными оковцами и ухватками. Лошадиная морда украшена золочёными цепками, которые при каждом движении издают мягкий, ласковый звон. Да и под мордой - ремённое ожерелье, унизанное серебряными бляхами с княжеским знаком. А на каждой ноге поверх копыт навязано по серебряному колокольцу - ступит конь, звон пойдёт, а уж как вскачь понесёт, точно некарчеи
