Если бы Юрий знал, какую бурю зовёт на себя, он бы лучше язык проглотил, чем нечаянно напомнил отцу Андреев попрёк ему в жадности, перед тем, как Москву подпалил.
Даниил Александрович внимательно поглядел на сына, вновь увидел в нём то, что всегда раздражало его до почти бессознательных приступов ярости: Даниилов первенец странно и поразительно был похож на ненавистного брата Андрея.
Вот же распорядилась природа отдать сыну черты не отца, а брата! Да ещё как-то преобразив их в худшую сторону! Те же глаза навыкате, словно под ноги смотрит, тот же тонкий, но слишком крупный хрящеватый нос, клювом загнутый книзу. Только клюв-то не кречетов, как у Андрея, а словно бы петушиный, тонкие губы в опушке первой, нестриженой ещё бороды и узкие мелкие зубы. И то - у Андрея-то волчьи, а у Юрия будто лисьи. А что более всего поражало Данилу: та же, что и у брата, длинная, кадыкастая, в выпирающих жилах шея.
Как то вышло? Бог весть. Ведь, пока жена брюхата была, даже молился Данила о том, чтобы дал Господь сына, похожего хоть бы не на него, батюшку, а на деда - Александра Ярославича! Так ведь нет! Знать, в ту пору, как послал Господь ему первенца, все мысли, все страхи Данилы были в городецком сродственнике! Вот уж черт бы кого побрал!
Юрий с удивлением и испугом глядел, как багровеет лицо отца, как становятся колючими и чужими его глаза…
- Пожечь, говоришь? Жадные больно стали?
- Так, ить, жадные, батюшка, - растерялся Юрий.
- Жадные! - внезапно и дико взъярившись, закричал Даниил Александрович. - Жадный-то тот, кто имеет и добро своё бережёт! А ты добро их в огонь! Али ты пожёгщик растёшь?
- Да, ить, пугнуть токмо, батюшка! - угрюмо ответил Юрий.
Странна и непонятна была ему ярость батюшки, который (несмотря ни на что) любил Юрия и отличал среди остальных сыновей. И Юрий то чувствовал. Ведь к другим, порой и более серьёзным проступкам (чего стоил наезд Юрьевой дружины на пригородное сельцо боярина Афинеева!) батюшка относился куда как снисходительно. Сам говаривал в оправдание сына и в утешение пострадавшим боярам: мол, ничего, и вино, пока устоится, гуляет…
А тут… Кричит так, что огонь в свечах вздрагивает, нанизу, поди, в клетях людям слышно!
- Жадные! А руки-то у людей для чего? Нешто, чтоб от себя отпихивать?
- Да…
- Молчи, Юрий! Я-то, думаешь, чем Москву поднял? Хером? - Даниил Александрович поднёс под самые глаза сына натруженные, корявые, как сосновые корни, руки: - Вот этими руками я её поднял! Руками да жадностью! Я леготу тем мужикам тоже не из добра даю, а от жадности! Чтобы они землю мою заселяли, чтоб потом никуда из-под меня не ушли, а, как помру, тебе достались, тебе да Ваньке! Коли я их сейчас драть начну, как коза окорье на яблоне, много та яблоня яблок-то даст?
