- Что, батюшка? - тихим эхом откликается сын Иван. Оказывается, он по сю пору не оставил отца. Затих на лавке в дальнем углу и сидит, будто его и нет.
Даниил поднимает удивлённый взгляд на сына:
- Ты чего здесь, Ивашка?
- Дай, думаю, обожду, - тупит в пол глаза сын, - вдруг понадоблюсь…
«Ишь какой заботный! Потачик родителев! Не Юрий…» - умиляется Даниил Александрович.
- Подь сюда, - манит Даниил сына.
- Что, батюшка?
- Никто не ведает, как Господь распорядится… А только ты запомни, Ваня, навек мы сему месту князья: и Юрий, и ты, и Сашок, и младшие… Живите одним кулаком! Ради Москвы живите! Чтоб она, матушка, крепка стала, крепче прочих, слышь, Ваня?
- Да, батюшка!
- А чтоб крепче прочих - прочих-то не жалейте!
- Так, батюшка!
Даниил пристально поглядел в глаза сыну, и Иван, по своему обычаю, на сей раз взгляд не отвёл.
- А растить-то её вам придётся, да не только умом, но и Кровью, слышь, Ваня?
- Да, батюшка.
- Зря кровь-то не лейте, авось все округ православные… - Даниил помолчал и, вздохнув, твёрдо добавил: - Но и не бойтесь крови-то! Я грехи ваши отмолю перед Господом.
- Батюшка! - Иван попытался припасть к отцовой руке, но Данила его оттолкнул.
- Чай, не на смерть прощаемся!
- Возьми меня на Рязань-то! - взмолился Иван. Хотя от отца в просьбе сына не укрылось лукавство.
Даниил усмехнулся:
- Кой из тебя воин! На Москве сиди… Ступай.
Иван поднялся с колен и неслышной кошачьей поступью вышел из горницы.
* * *
А на Москве такая кутерьма поднялась, какой доселе москвичи и не видывали. Гонцы метались по окрестным сёлам; к Николе Мокрому свозили прокорм, отряжённые тысяцким люди составляли обоз; у заветных княжьих складниц толпились чёрные слобожане - основа и слава будущих ратей московских. Прикладывали по руке мечи, копья да короткие сулицы[32]… В кузнях спешно ковали кольчуги, на боярских дворах звон да шум: каждому лестно перед князем такую дружину выставить, абы почище была, чем у прочих…
Со стороны поглядеть - в самом деле кутерьма кутерьмой, а вглядишься построже, так и нет никакой кутерьмы: основательно, деловито сбивалась московская рать. Тайно да тихо, ан, оказывается, все у Данилы Александровича для войны наготове. Хитрил тысяцкий Протасий, говоря, что, мол, маловато трёх дней на сборы - не в три, а в два дня срядили полки!
Не та ещё, конечно, московская рать, чтобы Русь страшить, не велика числом. Но народ в ней, лихой, кручёный народ, как верёвка пеньковая - не враз перерубишь, а где и из рук усклизнет. Так уж исстари повелось: каков город, таков в нём и народ. Не столь силой, сколь лукавством крепка Даниилова Москва, ну и народ в ней сподобный.
