— Может, и лицемер, но не такой уж и старый! — возмутился Борис.
— В общем, Кирилл, эти старики не дадут мне никогда рассказать об этом важном в нашей жизни событии! — перебила Майя. — Я тогда быстренько выскочила замуж за видного театрального деятеля двадцати с небольшим лет, считавшего себя гениальным режиссером. Гениальность его заключалась большей частью в родственных связях с другим видным театральным деятелем, на этот раз настоящим. На беду, в качестве поля для его экспериментов была выделена наша сценическая площадка, и он на нас экспериментировал, как Павлов над своими собаками. Анечка с ним не раз спорила. Отчаянно, не взирая на лица. А однажды она настолько была выведена из себя, что смогла пробиться на прием и высказать свои претензии самому влиятельному родственнику юного дарования. Тот подобного оскорбления снести не смог. И когда Анечка на следующий день появилась на репетиции, с порога ей заявил: «С этой минуты вы, Анна Петровна, в моем театре не служите!» Да-да, именно так и сказал — в МОЕМ театре.
— Ну, Майка и тут воспользовалась случившимся для решения собственных проблем, — вставила Анна.
— Злостная клевета! — всплеснула руками Майя. — Да как ты можешь? Ну да, я давно разлюбила этого человека. Ну и что?
— Очень уж удачно ты в ту же секунду соскочила со сцены со словами «А вы со следующей минуты поищите себе другую жену!» — лукаво прищурилась Анна.
— Вечно ты на меня наговариваешь! — надула губы Майя, но не выдержала и рассмеялась. — Ладно, убила двух зайцев, чего уж скрывать — и подругу поддержала, и с опостылевшим муженьком порвала. Вот только ревела я по-настоящему!
— Еще бы не реветь! Вылетели мы из театра быстрее стука собственных каблуков по проходу. И куда нам теперь деваться? Идем по городу, ревем белугами…
— И тут в дело вступает кавалерия! — перехватил инициативу Борис, радуясь возможности обратить внимание на себя. — Выгуливаю я своего любимого фокстерьера Филимона, жизни радуюсь. Филька тоже развлекается на всю катушку. Ты представляешь себе фокстерьера, Кирилл? Это же ураган! Мне казалось, что я приобретаю диванную игрушку, а оказалось, что купил самонаводящуюся на все живое торпеду. Он бросался в драку на любую собаку, невзирая на ее размеры. Его истинной страстью были кошки. Он на них охотился яростно и бескорыстно, исключительно из любви к искусству. Но самое ужасное, что в Москве водятся голуби. Много голубей. Много добычи. Каждая такая прогулка превращалась для меня в боевые действия.
