– Не волнуйся. Я о твоем муже знаю меньше, чем ты. Можно войти?
– Конечно, только потише. Никитка уснул. Я его насилу уложила, – предупредила Маша и, заперев за Ерожиным дверь, повела сыщика в комнату.
Квартира Грыжина-младшего отличалась дорогим аскетизмом. Мебели Ерожин обнаружил немного, но кресла и диван гостиной манили желтоватой лайкой, и Петр Григорьевич, еще перед тем как усесться, ощутил их мягкость и комфорт. Огромный экран японского телевизора утопал в нише. Единственным декоративным предметом в гостиной был огромный красноватый ковер.
– Вас покормить? – просто спросила Маша. И от этого ее домашнего тона и простоты Ерожину стало легко и уютно.
– Нет, Машенька. Я только что от Ивана Григорьевича, а генерал голодными друзей не отпускает, – с улыбкой отказался подполковник. – Я, собственно, и потревожил тебя из-за Николая. Иван Григорьевич не понял, почему твой муж так внезапно собрался в отпуск. Старик волнуется, вот я и решил вас навестить. Уверен, ты прекрасно знаешь, в чем дело.
Маша сперва уселась в кресло напротив, но, выслушав гостя, внезапно вскочила и заплакала. Ерожин растерялся, тоже вскочил и, положив Маше руку на плечо, попытался ее успокоить.
– Не надо плакать. Если Николаю что-нибудь угрожает, мы ему поможем. Только помоги разобраться, в чем дело. Мы же без пяти минут родня. Я Грыжина-старшего почитаю за отца, выходит, Коля мне как брат, – проникновенно произнес Ерожин. Маша перестала плакать, но плечи ее продолжали вздрагивать, и женщина непроизвольно прижалась к подполковнику.
– Я ничего сама не понимаю. Не понимаю и боюсь, – прошептала она.
– Садись и все мне расскажи, – попросил Ерожин и повел Машу к дивану. Та послушно позволила себя усадить. Подполковник уселся рядом и, поглаживая ее по спине, словно ребенка, ласково приговаривал: – Вот и хорошо, девочка. Вот и хорошо…
Маша перестала дрожать и немного успокоилась. Через полчаса Петр Григорьевич знал все, что тревожило молодую супругу Николая.
– Он был в последние дни очень нежный. Он такой был в первые недели после свадьбы, – призналась Маша и густо покраснела.
Ерожин невольно ею залюбовался. Маша была красива той красотой, которая не бросается в глаза, но если мужчина к ней приглядится и немного с женщиной пообщается, равнодушным эта красота его не оставит. «Колька не дурак», – подумал Петр. Ему вдруг до боли захотелось поцеловать заплаканный рот, прижать к себе тонкие красивые руки молодой женщины. Он вздрогнул и на всякий случай немного отодвинулся.
