Она не поддержала моих планов! Как так?
И с тех пор я больше не делился с родителями своими планами. Мало того, я даже стал загадывать, если удержусь и не расскажу им о своим планах, то они сбудутся, а проболтаюсь, то лучше и не начинать. Я стал избегать разговоров с родителями о своих делах, а на все расспросы отвечал уклончиво: «Все нормально!» А еще, наверное, меня всегда раздражал грустный и тоскливый взгляд матери, который будто говорил мне: «Ну только не залетай высоко в своих мечтах, падать будет больно».
Да, это раздражало меня всегда больше всего.
Когда же появился сын, я обещал себе, что всегда буду поддерживать его во всех его грандиозных планах, пусть они и будут казаться мне опасными и несбыточными.
Эх, знал бы я, как это тяжело, никогда не давал бы таких поспешных обещаний, потому что мои благие желания разошлись с действиями еще в период безобидных катаний с горки…
Никогда я не забуду, как сын пришел домой и стал уговаривать меня сходить вместе с ним на горку, посмотреть, как он катается. Он так весело рассказывал о том, как их компания весь день строила большой трамплин и заливала его водой, что я не удержался и согласился пойти.
Вечером на горке всегда было много народу. Смех, визг. Музыка. Мальчишки, разогнавшись по ледяному желобу, на животах, на санках, на каких-то фанерках, а то и просто на попе летели вниз, потом подлетали на трамплине и ловко приземлялись на ноги или пятую точку.
Сын подбежал к ним, они поздоровались, как-то по особому, как в каком-то голливудском фильме, хлопнув друг другу по ладоням, а потом сын крикнул:
— Пап, смотри! — и, плюхнувшись на свое мягкое место, полетел вниз.
Все было хорошо до того момента, пока задница не оторвалась ото льда. Сын летел, как пушечное ядро, вытянув ноги вперед, и смеялся, стараясь показать мне свою удаль, а я видел только одно. Сейчас произойдет соприкосновение копчика с землей — и тогда все. Конец! В голове пронеслись картины одна ужаснее другой. Обездвиженное тело сына. Немое лицо жены. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этого. И открыл их только тогда, когда мой мальчик стал дергать меня за край куртки.
— Пап, ты что? Не видел, как я летел? Сейчас я еще раз!
Нет, второй раз мне на это смотреть абсолютно не хотелось, я вообще не хотел, чтобы сын хотя бы еще раз съехал с этой страшной горы и… сказал ему об этом. Даже не сказал, а намекнул: «Может, не надо? Это ведь так опасно!»
Как он орал на меня! И когда только успел узнать столько нецензурных выражений? «Пошел в жопу, придурок! Я больше никогда тебе ничего не покажу!» Было самым мягким из них. Все вокруг стояли и смотрели на меня, ожидая, что сейчас что-то будет. Но я ничего не сделал сыну за это в тот день, потому что решил, что пусть кричит, но на горку он больше не пойдет.
