Хотя, может быть, это произошло раньше, ведь если глаза уже остекленели, значит, он лежит так давно. Может быть, это произошло в тот момент, когда Марина прислала мне СМС. Вполне может быть. Какая разница! Я должен был быть в этот момент рядом с ним! Я должен был поддержать друга!
Стоп, блин, о ком это я? О старом псе, которому на роду было написано прожить не больше двенадцати лет! И который благополучно прожил весь отпущенный себе срок, не дожив до своего двенадцатилетия каких-то две недели.
Граф родился на месяц раньше сына. Сын — 1 октября, а Граф — 1 сентября. Они вошли в дом практически в один день. Сначала я забрал моего мальчика из роддома, а потом через несколько дней у подруги жены ощенилась сука, и одного щеночка как раз предложили нам взять. В подарок. Он был такой маленький, что легко умещался у меня на руке…
Я очнулся по дороге на дачу. От быстрой ходьбы сначала заныли голени и лодыжки, а потом закололо в боку. Пришлось остановиться, чтобы унять боль, а заодно и скинуть с себя груз нахлынувших воспоминаний.
За тридцать пять лет своей никчемной, в общем-то, жизни я на самом деле видел не так уж мало смертей. Друзья, родственники, сослуживцы. Один раз утопленника доставал из воды. И из них только, пожалуй, две оказали на меня какое-то влияние. Нет, не две. Три. Смерть моего деда, моей бабушки и вот сейчас смерть моего старого пса. Странно, да? Ежедневно, ежесекундно в мире умирает миллионы чьих-то близких и родственников. Очень часто не по своей воле. Про домашних животных вообще говорить не приходится. А тебя трогает только три чьих-то смерти?
Трогает! Именно трогает. Касается рукой. Холодной и чужой. И от этого сердце сразу сжимается в комочек. Наверное, поэтому о смерти никто старается не думать. Это очень неприятно, когда твое живое и горячее сердце вдруг замирает оттого, что к нему кто-то прикоснулся и превращается в маленький, еле дергающийся комочек, висящий на тоненьком тонюсеньком волоске жизни.
Первый раз я был еще совсем маленький. Мы приехали в деревню, в наш родовой дом, где в это время умирал мой дед. Но все родственники знали, что он умирал. Я же тогда был еще слишком мал для того, чтобы понимать, что такое смерть. Дед сидел на завалинке и ел огурец. Он вышел погреться на солнце. Вернее его вывели, погреться. В последний раз, наверное. Дед увидел меня, с хрустом откусил огурец и протянул кусок, который в руке, мне.
— На, ешь, если не брезгуешь?
