— Может, хватит баланду травить, — прервал беседу Сергея и Ленчика бригадир, — я уже за вами давно гляжу: думал, не драться ли собираетесь? Размахались...
Аввакумов развернул потрепанную синьку — чертеж верхней палубы, — ткнул пальцем.
— Здесь закладной лист надо ставить. Кумекаете? Будете вдвоем: ты (на Сергея) и ты, Ленчик... Да побыстрее!
Смотрит Сергей на лист чертежа. Вроде бы все понятно: посреди палубы остался незакрытый участок. Надо положить на него лист и приварить. Что-то смутно вспоминается ему, тут должны быть какие-то усадочные напряжения, лист может покоробить, лопнут швы: ведь сварка идет в жестком контуре.
— Ну, ты чего застыл? — окликнул Сергея сварщик. — Режь скобы... Ну, пластинки такие. — Ленчик начертил на палубе мелом размер. — Штук сорок. Поставим их, а потом приварим лист...
Лист уложили в проем, на бимсы, прихватили скобами. Ленчик опять мурлыкал: «А мы ее цап-царап...» Скучное дело — прихватка.
Загородившись одной рукой от острого света полыхающей дуги, а другой поддерживая скобу клещами, Сергей подумал: «Вот учили меня, учили, а какой-то парнишка легко, словно играючи, делает свое дело, а я не могу...»
Ленчик откинул щиток, выкинул дымящийся огарок электрода, полюбовался на шов.
— А скажи-ка мне, сколько на реке бакенов? — вдруг спросил он Сергея.
— Не знаю, — недоуменно пожал плечами Сергей, — наверное, несколько тысяч...
— Три, — захохотал сварщик, — белый, красный и пестрый... Не знает, а еще в институте учился!
Последние слова, показалось Сергею, были сказаны злорадно. Он угрюмо взглянул на Ленчика и сказал:
— Ну зачем ты это? К чему? Что я тебе плохого сделал?..
Говорил, а сам думал: «Вот расчувствовался, философию перед ним развел, чуть не в друзья записал, а он вон тебя как... Так тебе и надо, так и надо, белая ворона...»
— Подумаешь, — Ленчик дернул плечом, — тоже мне, подначку не понимаешь!
Цигипало зло надвинул щиток на лицо, ткнул толстым коричневым электродом в лист. Выплеснулась с шипением синеватая дуга, облачко дыма расплылось над листом. Но песни из-под щитка не слышалось.
«Здравствуй, мама! Ты спрашиваешь, почему я редко и скупо пишу... Эпистолярный жанр не в моем характере. Как-то трудно бывает изложить на бумаге то, что у тебя на душе. Не зря говорят: исписанный лист — испорченный лист. Трудно, очень трудно правильно выразить то, что ты думаешь. Уж лучше при встрече мы с тобой поговорим обо всем».
Что еще написать матери? Сергей ерошит черный ежик волос, тянется за папиросой. Закуривает.
