Никакого сбоя, никаких задыханий, никаких неожиданностей: жизнь умерла, сады - опустели, я - один, мне - темно. Все одномерно. Вернее, пресно. Да и размер такой, будто продиктован метрономом. Бунинские стихи читаю вчуже: счастье - не мое, тоска - чужая. Понимаю, что это субъективно, но моя душа откликается на другое:
Здесь в лесах даже розы цветут,
Даже пальмы растут - вот умора!
Но как странно - во Франции, тут
Я нигде не встречал мухомора.
Может быть просто климат не тот
Мало сосен, березок, болотца...
Ну, а может быть, он не растет,
Потому что ему не растется...
(Георгий Иванов).
Хотя туше одного поэта всегда узнаваемо, оно может с течением времени как-то меняться.
Сжала руки под темной вуалью...
"Отчего ты сегодня бледна?"
Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его до пьяна...
(Ахматова, 11-й год).
"Лью, пои, пья" - кажется звук упивается сам собой, в себя влюблен и собой полон.
Ты выдумал меня. Такой на свете нет,
Такой на свете быть не может.
Ни врач не исцелит, не утолит поэт,
Тень призрака тебя и день и ночь тревожит...
(Ахматова, 56-й год).
Это тоже стихи о любви, но в них нет жеманности, а есть простота и благородство звучания... А впрочем, все ли поддается анализу? Вспоминаю одно маленькое стихотворение Александра Кушнера:
Расположение вещей
На плоскости стола,
И преломление лучей,
И синий лед стекла.
Сюда - цветы, тюльпан и мак,
Бокал с вином - туда.
Скажи, ты счастлив? - Нет. - А так?
Почти. - А так? - О да!
И далеко не всегда можно объяснить, почему в одно случае "Нет", а в другом - "О да".
До чего интересно копаться в разнообразных туше, которые, как мне кажется, гораздо больше говорят о художнике, чем логика и смысл произведения. Туше такое же непоправимое и неповторимое качество, как цвет глаз или голос. Руки Горовица, почти плашмя лежащие на клавиатуре - как они сумели сыграть паутинный узор Шуберта, его тончайшую нюансировку? Почему почти бесстрастное исполнение баховского клавира Гленом Гульдом рождает в душе пламя? Что происходит при соприкосновении пальцев с клавишами, а губ со словом? Почему от строчек "И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме/ И Гете, свищущий на вьющейся тропе..." перехватывает горло, даже если забыл, как там дальше и не вполне понимаешь смысл? Наверное, на все эти вопросы ответ один - его дал Набоков в стихотворении "Слава": "Эта тайна та-та, та-та-та-та-та-та,/ а точнее сказать я не вправе".
II
"И нам сочувствие дается,
