Она слегка улыбнулась. Каннинг схватил ее в объятья и стал жадно целовать.
Риттер сидел в столовой за пианино и играл этюд Шопена, самый свой любимый. Тот, что его как всегда успокоил, несмотря на тот факт, что инструмент был определенно расстроен. Эта музыка напомнила ему прошлое. Отца и мать, и маленькое поместье в Пруссии, где он вырос.
Русские вели теперь непрерывный обстрел. Звук взрывов был слышен даже здесь глубоко под землей, содрогались бетонные стены. Всюду чувствовался запах пороха, все покрыто пылью.
Пьяный лейтенант СС наткнулся на пианино, расплескав пиво на клавиатуру.
— Довольно этого вздора. Как насчет чего-нибудь взбадривающего? Что-то вдохновляющее. Может, «Хорста Весселя»?
Риттер прекратил играть и, подняв голову, посмотрел на него.
— Полагаю, вы обращаетесь ко мне? — сказал он очень тихим, но бесконечно опасным голосом, его бледное лицо вспыхнуло, глаза потемнели.
Лейтенант увидел Рыцарский крест, Дубовые листья и Мечи, знаки различия и сделал попытку вытянуться.
— Прошу прощения, штурмбаннфюрер. Я обознался.
— Такое впечатление. Уйдите.
Лейтенант отошел, чтобы присоединиться к шумной толпе таких же пьяных как он. Мимо них проходила юная медсестра в униформе. Один из них уложил ее к себе на колени, другой запустил ей руку под юбку. Она засмеялась и потянулась наверх, жадно целуя третьего.
Испытывая омерзенье, Риттер взял в баре бутылку «Стайнхагера», наполнил стакан и сел за свободный столик. Вскоре появился Гоффер. Он оглядел столовую и быстро пошел к Риттеру. Лицо его было бледным от возбуждения.
— Я наблюдал недавно чертовски странную картину, майор.
— Что в ней странного?
— Генерал Феджелайн шел по коридору под конвоем двух охранников, на нем не было ни эполет, ни погон. Он выглядел напуганным до смерти.
— Превратности войны, Эрик. Возьми себе стакан.
— Бог мой, майор, генерал СС, награжденный Рыцарским крестом.
— И как мы все, в конце концов, глина самой обычной разновидности, друг мой. По меньшей мере, его ноги.
— Нам не следовало здесь появляться. — Гоффер огляделся вокруг, лицо его исказила гримаса. — Нам отсюда никогда не выбраться. Мы подохнем здесь как крысы и в плохой компании.
— Я так не думаю.
Лицо Гоффера сразу осветилось надеждой.
— Вы что-то слышали?
— Нет, но все мои инстинкты говорят мне, что услышу. Теперь налей себе и принеси сюда шахматную доску.
Борман и Раттенгубер наблюдали все происходящее через дверь в глубине комнаты. Раттенгубер сказал:
