После еды она снова помыла посуду содой, уже без возмущения. Родители не могли на это нарадоваться, а Ольга даже робко попросила дочку сходить с утра в магазин, на что Маруся охотно согласилась. Ей надоело сидеть дома.
Марусе было одиноко. Её всю пронизывало ощущение бессмысленности и бесцельности существования. Ей нужно было с кем-нибудь поговорить, поделиться раздражением на родителей, на домашнюю скуку. С кем-нибудь, кто мог бы посмеяться надо всем этим вместе с ней, обратить всё в шутку, в милую невинную хохму. Но с кем? Марусе оставалось только самое страшное, унылое, апатичное одиночество, когда не только не с кем поговорить, некому позвонить, написать, но даже и не о ком подумать. Первый день дома прошёл неважно.
Перед сном к ней снова зашла мать. Ольгу тяготило, что ей так и не удалось поговорить с дочерью по душам. Винила она в этом себя, свои вопросы «в лоб» и, подумав, решила потихоньку завоёвывать утраченное доверие дочери, просто посидеть с ней, поговорить о чём-нибудь нейтральном. «А там и сама что-нибудь расскажет», — рассуждала Ольга.
Маруся лежала на боку с открытыми глазами — сон и не думал к ней идти. Ольга села рядом. С любовью глядя на Марусю и радуясь, что та наконец дома, она спросила, тепло и доброжелательно:
— А вот эта девочка, про которую ты мне рассказывала, как её звали, Лиза?
— Да, Лиза, — ответила Маруся, внутренне напрягаясь.
— Вы с ней дружите?
— Дружим.
— А как она учится?
— Хорошо.
— Надо же, какие молодцы! Как тогда на первом курсе подружились, так до сих пор и дружат! Дружите, девочки, дружите, и мне спокойнее, что ты там не одна. А эта дружба — студенческая — она самая крепкая. Это уж теперь на всю жизнь. Знаешь, раньше песня такая была: «Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москве».
— Не знаю.
— Да что ты! Когда ты была маленькая, эта песня самая популярная была.
— Никогда не слышала этой дурацкой песни.
— Расскажи мне про свою Лизу. Как она поживает? Что у неё новенького?
Маруся лежала и думала: «Язык мой — враг мой». Всё лето она взахлёб рассказывала маме, какая Лиза замечательная, и теперь это самым идиотским образом оборачивалось против неё.
— Ничего новенького, всё старенькое. Прекрасно поживает… Слушай, мама, оставь меня в покое, спать очень хочется.
— Конечно, доченька, извини. Спи, солнышко. Спи, моя радость.
Ольга встала и направилась к двери. У Маруси было черным-черно на душе. Она не выдержала, не смогла дождаться, пока мама уйдёт, и злобно прошипела:
