— Давай, вытирайся, и скорей за стол! — сказала Ольга, уже стоящая наготове с чистым полотенцем.
На кухне, где, кроме плиты, вся обстановка была старой, Маруся снова почувствовала себя уютно. На том же самом крючке висело привычное кухонное полотенце. На старом узком шкафчике была всё та же знакомая переводная картинка, которую Маруся собственноручно перевела туда в незапамятном дошкольном возрасте. Она оглядела своих родителей: довольно улыбающегося отца, маму, скрывающую свою радость за суетой, ей стало так хорошо, что хотелось прыгать и петь.
— Как я по вам соскучилась! Как хорошо дома!
— Да! — начала весёлую полемику Ольга. — небось там с ребятами веселилась, про дом и не вспоминала.
Марусе не хотелось поддерживать этот шутливый тон, и она ответила серьёзно:
— Неправда, очень часто вспоминала. Да и… там ребята такие, что не больно повеселишься.
— Ой да ну ладно! — Ольга поставила перед Марусей тарелку с горой картофельного пюре, поверх которой лежала огромная куриная нога. Стекавший с неё жир образовывал на неровной поверхности пюре маленькие янтарные лужицы.
— Нет, действительно, они там все какие-то как неживые. Человеческого ничего не видно, только выказывают что-нибудь своё особенное, чем от остальных отличаются. А хорошее оно или плохое — неважно. Выпендриваются, одним словом. — Маруся отломила вилкой кусок распаренного куриного мяса, зацепила им изрядное количество пюре и отправила всё это себе в рот. — У-у, как вкусно!.. М-м-м… Сидят, значит, и хвастаются друг перед другом: «Я дальтоник», — А я импотент. — «А я голубой».
— А! — воскликнула Ольга на вдохе. — Неужели у вас и такие бывают?! А я-то думала, у вас там в Москве все ребята хорошие учатся.
«Господи, мама, можно подумать, что для этого обязательно быть плохим», — подумала Маруся, но не стала ничего говорить. Зато Василий сказал, обращаясь к жене:
— А что, что Москва? Там-то этой пакости больше всего. Ты что, телевизор не смотришь, что ли, не видишь, какой там разврат творится?! Наркоманы, голосенсуалисты, эти, как их, лесбиянки — мы раньше и слов таких-то не знали, а теперь их по телевизору показывают. Тьфу!
Ольга вытерла руку об фартук и положила её Марусе на плечо.
— Ну как, доченька, курочка хорошо прожарилась?
— Да, мама, очень вкусно.
— Дай-ка попробую. Ой! Так я и знала — пересолила! О-о-о, это ж надо! Пересолила! А всё из-за тебя, — Ольга набросилась на мужа, — ты меня всё время отвлекал, тем что на вокзал никак не собирался. — Конечно, ты пересолила, а я виноват. — А кто же?! Я что ли? Ой, Марусенька, что тут было, что тут было! Копается и копается, копается и копается — еле выпроводила! Если б не я, он бы до сих пор не вышел тебя встречать. Точно говорю — до сих пор бы копался. И я, видно, — тоже дура, конечно, — видно, забыла, что уже солила, и снова посолила. У-ух, как же меня так угораздило! — Да ладно, мама, что ты! Нормальная курица. Эх, мне бы там твои проблемы! — Да уж где там, нормальная! Ой, ну ладно, дай-ка я тебе ещё салатик положу. Про салатик-то я и забыла, забегалась. — Не надо, мама, никакого салатика. Сядь лучше с нами посиди. — Что ты, правда, в самом деле, — подхватил Василий. — К тебе дочь приехала, а ты всё суетишься, мельтешишь! И чего тебе не сидится?
