Кэри бросает на него раздраженный взгляд:
— Наверное, нам следует установить правила в отношении использования пистолета.
— Конечно! — кивает Трейс. — Правило номер один: ты не будешь указывать мне, как и когда мне им пользоваться. Здорово. Рад, что мы обсудили этот вопрос.
— Трейс, — укоризненно говорит Грейс и поворачивается к Кэри. — Что ты имел в виду?
— Выстрел привлечет их внимание, как и любой громкий звук. Не стреляйте, пока не останется другого выбора. Вот и всё, что я хотел сказать.
— Разумно. — Грейс снова поворачивается к Трейсу: — Будь осмотрителен.
Трейс с недовольным видом пожимает плечами. Я обвожу взглядом библиотеку. Стены, потолок, запертая и забаррикадированная дверь. Вскоре мы обменяем их на жуткую улицу. Думая о том, что принесет с собой послезавтрашний день, я не могу не чувствовать нервозности.
На выходе из библиотеки, Грейс спрашивает меня, решила ли я, что буду делать по приходе в Рейфорд. Я отвечаю, что «нет», и она выглядит разочарованной. Я знаю, что с моей стороны ужасно неблагодарно держать ее в неведении после того, как она предложила мне что-то столь невероятно великодушное, как стать ее сестрой, но я боюсь сказать ей «да». Я не могу обещать остаться с ней, когда сама не знаю, останусь ли. Не могу сделать этого. Я — не Лили.
И всё же чувство вины мучает меня, пронзая кожу тысячью невидимых игл, и это ощущение не проходит ни во время ужина, ни после него, ни после захода солнца. Чтобы избавиться от него я принимаю в темноте душ. Ледяная вода жжет кожу, но эта боль лучше той, что терзает меня.
Скоро не будет никакого душа. Ничего не будет.
Я сижу на скамейке в темноте, обнаженная. Проводя ладонями по телу, ощущаю ссадины, не видя их, и думаю о словах Райса, о том, как мы слабы. Мой отец чувствовал то же самое, думал так же обо мне и Лили? Наверное, раз испытав это чувство, он хотел испытывать его снова и снова, потому что благодаря ему чувствовал себя сильным. Я медленно одеваюсь и иду в зал.
В коридорах темно хоть глаз выколи. Включив фонарик, я бреду длинным путем, огибая углы, останавливаясь у выходов, изучая установленные нами баррикады.
Я продолжаю идти, скользя лучом фонарика по полу. Мое сердце замирает.
Я вздергиваю руку, омывая стену светом. Может, увиденное — плод моего воображения, как чудившийся мне ранее голос отца и запах его одеколона? В действительности я не видела того… что только что увидела. Я крепко зажмуриваюсь, считаю до десяти и, успокоившись, спускаю луч фонарика с потолка вниз по стене. Свет выхватывает открытую дверь в подвал.
