Русско-еврейский Берлин, 1920–1941 | страница 116
Фальковский перебрался в Париж в июле 1938 года. Гершун не слишком оптимистично смотрел на перспективы одного из лучших экспертов по международному законодательству о беженцах: «Несколько месяцев может выдержать, но затем окажется в тяжелом положении, если не найдет место или работу: это не так легко. Он не мог оставаться в Германии, несмотря на свое арийство. Я думаю, да и он полагает, что он легко бы мог оказаться в концентрационном лагере»500.
В Париж постепенно съезжались остатки берлинской адвокатской колонии: «С Б.И. Элькиным вижусь часто. Он, как всегда, пессимистичен и недоволен. Зол… Л.М. Зайцев не в силах выдержать и скоро покидает Германию (пока это – конфиденциально). Я.С. Бродский и Кучеров501 в Париже»502.
Адвокатов наряду с общими для беженцев проблемами волновала и еще одна, специфическая: чем жить? В большинстве своем они были людьми немолодыми, даже один из самых «юных», Гольденвейзер, приближался к пятидесяти. Ничего другого, кроме как занятия юриспруденцией, они не знали и не умели. Переучиваться было поздно, заниматься физическим трудом не позволяли возраст и здоровье.
И все же Гольденвейзер не терял оптимизма. «В Америке я не разочарован, – писал он М.Л. Кантору через полгода после приезда в новую страну. – Поле для наблюдения и изучения здесь громадное, да и для деятельности были бы интересные возможности, но вот только специальность наша как нельзя менее подходит для трансплантации [курсив мой. – О.Б.], а кроме того нужно жить и входить в жизнь годами, пока настолько с ней освоишься, что сможешь активно в ней участвовать»503.
Это было справедливо для любой другой новой страны. Если даже удавалось приспособиться, то выйти на прежний уровень было нелегко. Гершун писал после пяти лет жизни во Франции:
Мы с О.М.504 живем тихо, уединенно, и скромно, одним словом, не столько живем, сколько доживаем. У меня много всякой работы, и не профессиональной, а заработки скромные. С здешним правом, обычаями и нравами больше или меньше освоился. Право неплохое, обычаи – хуже, а нравы – совсем скверные505.
Фальковский более чем через год после приезда во Францию был так же неустроен:
Хотите подробностей? – задавал он риторический вопрос Гольденвейзеру. – Вот: работы так же нет (как у Вас, и как год назад), если не считать случайных (одно слово нрзб.) дел, без работы и без будущего, не покрывающих и половины бюджета. Маклаков с каждым месяцем все отдаленней и суше, не устает разъяснять, время от времени, что денег у него нет и никогда не будет