— Павел — чудак, — сказал он немного заискивающе, — пристал: дай, говорит, картошку вам продам. Чего добру пропадать!
Наталья Борисовна рассмеялась.
— Чего веселишься? — нахмурился Тихон Андреевич. — Я так и этак его отговаривал, он ни в какую. Узнал, что в позапрошлом году три мешка пропало, с лица переменился. Крестьянин! Сама из деревни, знаешь, каково на сердце, когда добро переводится зря. Для него это вроде удовольствия. Пусть попробует. Не здесь, конечно, в райгороде. А на деньги эти купим ему что-нибудь... Пиджак...
— Да ты что, отец? — Наталья Борисовна, казалось, теперь только поняла, о чем речь. — Что он, спятил?
Удивительный человек Наталья! Как к ней ни подходи, она обязательно найдет способ испортить настроение.
Павел внезапно вошел в столовую.
— Вот и я, — сказал он весело, с непонятной своей усмешкой в сторону. — Двадцать лет сбросил.
Тихон Андреевич покраснел. Ему показалось, что брат слышал его слова. Он смотрел на жену, но лицо ее расплывалось в улыбке. Конечно, она не чувствовала за собой никакой вины. Удивительный человек!
Сели за стол. Выпили. Братья помалкивали. Говорила одна Наталья Борисовна. На нее водка подействовала сразу, она раскраснелась, оживилась, глаза ее мечтательно блистали.
— Скурихины там, значит? — спрашивала она. — И бабка Катя жива? Ну, эта, с нашего краю, концом света которая всех пугала. Жива? Ты скажи на милость! Вот те и конец света.
Наталья Борисовна была одной из первых комсомолок на селе, работала секретарем сельсовета, организовала первую в районе избу-читальню. Она вспоминала, как ездила в город, на завод, за книгами, как бабка Катя не пускала ее в избу, называя книги сатанинской отрыжкой; сыну и дочери она предсказывала умопомрачение в том случае, если они будут читать книги.
— Ох, и попортила мне крови эта бабка! — качала головой Наталья Борисовна. — Сколько книг порвала! Бывало, улицу перехожу, она за мной идет, в след мой плюет и заклятия бормочет.
Наталья Борисовна смеялась, взмахивала руками, и в раскрасневшемся лице ее, в прическе, туго оттянутой назад, в аккуратном платьице с отложным воротничком проглядывало что-то прежнее, боевое, задорное, комсомольское.
— Да-а, сошла ты с пути, Наталка, сошла, — тянул Павел, задумчиво поглядывая на нее. — Тебе бы с характером твоим в Кремле сидеть сейчас. Огонь-девка была...
Наталья Борисовна сощурила, будто от внезапной боли, глаза, низко нагнула голову, повела ладошкой по скатерти.
