Почтальон, шире шаг! | страница 26



И когда произошла та досадная история на уроке истории, Санька дома о ней никому и словом не обмолвился, а дяде Грише рассказал.

Случилось вот что. К ним в школу прислали нового историка, молодого парня с соломенным чубом и добродушной, немножко растерянной улыбкой. Геннадий Петрович только в нынешнем году окончил институт. Наверно, он очень волновался, потому что то и дело повторял словечко «вот». «Вот» да «вот», «вот» да «вот». Может, он за этими «вот» свою тревогу прятал? Или подбирал нужные слова?.. Во всяком случае, новый учитель был так похож на Толика Петрушкевича с его бесконечными «железно», что Санька тихонько засмеялся и принялся отмечать слово-паразит точками на промокашке.

Он с таким увлечением вылавливал злополучное слово, что из объяснения учителя ровно ничего не запомнил и не понял.

— Ну и сколько? — вдруг услышал Санька.

— Сорок восемь, — не задумываясь, ответил он и только затем поднял голову и увидел учителя.

Геннадий Петрович стоял у Санькиной парты и с упреком глядел на него.

— Повтори, о чем я рассказывал.

Санька встал и, покраснев, молча уставился на свою промакашку. В ушах звучало бесконечное «вот».

— Садись, — сказал учитель и отошел к окну.

Ребята растерянно переглядывались: никто ничего не понял. Санька сидел, опустив голову. В классе стояла напряженная тишина.

Потом учитель заговорил. Как ждал этого дня, как мечтал о нем. Как долго готовился к первому в своей жизни уроку. Конечно, он уже проводил уроки, но это было на практике, когда рядом — опытные учителя. Начинать всегда трудно, уж это-то они должны понимать, не маленькие…

Он не назвал Санькиного имени, но и без того Санька был готов от стыда сквозь землю провалиться: за что обидел человека?..

Не похвалил Саньку и дядя Гриша, которому он, запинаясь на каждом слове, рассказал об «истории» с историей. Вздохнул, потер колючую, изрезанную глубокими морщинами щеку, отвернулся.

— Глупо, брат… Однако хоть то хорошо, что сам понял. Обязательно попроси у Геннадия Петровича прощения, обязательно. Нужно, чтобы совесть чиста была.

Дядя Гриша достал ножик и принялся строгать какую-то палочку.

— Была и у меня история с учителем, — сказал он. — Струсил я тогда, сдрейфил, как говорится, и до сих пер жалею, простить себе не могу. Был я таким, как ты, может, даже чуть поменьше. Только-только начальную школу окончил. Это теперь в нашей деревне восьмилетка, а когда я учился, всего четыре класса было. И очень я тогда, брат, к чтению приохотился. А книг в деревне было мало. Ну, учебники у детей, «Политграмота» у соседа Костика, который недавно демобилизовался из армии, журнал «Крокодил» у колхозного счетовода. Колхоз только организовался, бедновато еще жили. Так я все перечитал. И добрался наконец до библиотеки учителя. Правда, была библиотека и в школе — все книги на одной полочке помещались, но я их еще в третьем классе осилил. А у учителя была полная этажерка книг и два битком набитых чемодана. И вот с четвертого класса я начал брать книги у учителя. Замечательный, помнится, был человек. Он вел третий и четвертый классы, а учительница — его жена — первый и второй. В школе они и жили, в двух маленьких комнатках, с дочерью и сыном. Фамилию учителя и теперь помню — Байрашевский, а вот имя и отчество позабыл. Много времени прошло…