— Есть.
— Далеко? Много?
— Далеко, — говорю. — Если вот так прямо идти на восток, то до Тихого океана, восемь тысяч километров — везде большевики…
Немцы насторожились, уставились на восток, даже за автоматы схватились, переспрашивают:
— Восемь тысяч пальшевик? Где?
— До океана восемь тысяч, — отвечаю.
Что-то полопотали между собой, а потом зареготали во всю глотку, видно, сообразили…
— О, гросс океан! Ми будешь там… А руссиш зольдат, пальшевик близко — есть?
— Чего не видел, того не видел…
И действительно, по пути мы не встретили ни одного красноармейца. Считали, что фронт далеко. Наверное, наши отошли стороной.
Гитлеровцы посовещались, приказали нам идти на запад, а сами покатили на восток.
Тут мы с Санькой и призадумались: куда податься. Путь один — на восток. Но прежде надо повидаться с семьей, решить, что с ней делать. Дома жена, пятеро детей, самому маленькому два месяца. Да еще мать-старушка.
Пришли домой, а там фашистов, что муравьев. Успели даже назначить старосту. Предатели к ним потянулись.
Встречаю Параску Гончарову.
— А, активист объявился! — говорит. — Не иначе — партизан. Иди, иди, зараз тебя расстреляют.
— Пусть стреляют, — отвечаю безразлично, хотя внутри что-то ёкнуло. А сам думаю: «Эх, почему не ушел сразу в лес?» Один товарищ сказал, что мой сосед Алексей Ильич Коренев и Иван Веткин в партизанах. Надо и самому туда подаваться. Но теперь труднее. Фрицы уже выставили заставы. В поселок пропускают, а из поселка ни-ни. И другое дело, опять же боязно за семью. Узнают немцы, что я в партизанах — всю семью расстреляют. По своей наивности тогда я еще думал, что сумею защитить детей. А на деле получилось защищать их надо было не так, как я хотел, а с оружием. Это я уже потом понял…
Одно из двух: или умереть ни за понюх табаку, или бороться. Бежал в Новую Шарповку. Попал на квартиру колхозника Секерина. Оказывается, туда заходили Ковпак, Руднев и Коренев… Связался с ними. На первых порах выполнял отдельные поручения партизан.
Как-то вечером сидим в квартире с Секериным. Время позднее. И тут врывается предатель-полицай с наганом.
— Руки вверх, большевики! — кричит пьяным голосом и грозит револьвером.
Федька Секерин юркнул во вторую комнату. Я остался один на один с полицаем. Между нами произошла потасовка. Верх оказался за мной… Оставаться в деревне опасно. Подался к партизанам. Меня зачислили в разведку…
На этом месте Семен Семенович обычно прерывал свой рассказ, задумывался, вновь и вновь переживая трудное время, потом продолжал:
