Жорис слушал любопытную историю, наивную как легенда. Он представлял себе Годеливу ребенком, с ее косою медового цвета на спине, с видом маленькой жертвы, страдающей за свою нежность и стремление утешать, которое могло привести ее к неведомой развязке.
— Я ужаснулась, — продолжала она, — и на следующий день преклонила колена у исповедальни того, кого я еще любила, так как я его любила, несмотря на проклятие проповедника, покаяние, — несмотря на запрещение Бога! Даже в эту торжественную минуту, когда мне надо было обвинить себя.
— Мой отец, у меня на душе большой грех, и я не смею сказать вам.
— Почему? — отвечал он. — Мне вы можете все доверить.
— Нет! в особенности вам я не посмею этого сделать.
— Скажите! это необходимо, — проговорил он. — Вы не захотите огорчить Бога, огорчить меня?
„Тогда я не могла дольше молчать. В его голосе было столько меланхолии, которая была как бы отголоском прежних огорчений! Покраснев, я быстро призналась ему:
— Мой отец, я слишком сильно люблю.
— Но Бог не запретил любить. Кого вы любите? И почему вы знаете, что любите слишком сильно?
Я замолчала. Я не смела сказать.
Он очень искусно настаивал, ворчал, в особенности говорил с грустью, и только одна его грусть повлияла на меня, заставила меня решиться. Внезапно, точно тяжесть, которую я не е силах была нести, свалилась с моего сердца, — я прошептала ему чуть слышным и быстрым голосом:
— Это вас. я слишком сильно люблю!
Священник не улыбнулся, оставался одну минуту молчаливым; когда я, полная тревоги, взглянула на него, я увидела на его суровом лице расстроенное выражение. Его глаза смотрели вдаль, очень далеко, конечно, в его прошлое, когда он знал любовь, призрак которой напомнила ему моя наивная детская любовь. Люди хотят забыть… Голос приходящего ребенка снова напоминает о прошлом.
Он быстро отпустил меня, приказав реже ходить к исповеди.
В заключение Годелива сказала:
— Ты видишь! Тебе не к кому меня ревновать. Это моя единственная любовь до тебя. Тебя я тоже полюбила, потому что ты был грустен. Но ты красив и ты будешь велик!
Жорис улыбался, растроганный нежной историей и этим призванием утешительницы, так рано сказавшимся у Годеливы. Для него она сделала больше, чем утешила его; она уничтожила у него всякую печаль, всякое горькое воспоминание и разочарование. Она возвратила ему любовь к жизни. Он почти не сожалел более об ошибке их двух сердец, которые так долго искали друг друга и страдали от своего одиночества. Они нашли друг друга, и будущее улыбалось им. Все прошлое исчезло. В сильном опьянении они забывали, что отсутствие Барбары будет кратковременным, что она должна вернуться, стать между ними, омрачить их, как тень, падающая от башни. Им казалось, что их счастье будет продолжаться вечно! Они жили как бы в Вечности, Вечности, где их было только двое!
