— Я вас стесняю, — говорила она иногда Жорису, — мы несчастны. Лучше бы, если бы я умерла.
Жорис вздрагивал; она, впрочем, ничего не подозревала о его любви к Годеливе, оставшейся скрытой и замкнутой в глубине его души. Но разве инстинкт иногда не угадывает?.Жорис отгонял эту мысль, внушавшую ему страх и напоминавшую ему о том, о чем он не хотел думать.
Напротив, если Барбара была больна, надо было ухаживать за. ней, лечить ее. Он пригласил доктора, предварительно переговорив с ним. Болезнь была ясна: малокровие и нервное расстройство, упадок древней крови, болезнь века, свирепствующая даже в таких отдаленных городах. У Барбары она была наследственною. Как избавиться от нее? С годами может наступить улучшение… В ожидании этого необходим некоторый курс водяного лечения, горный воздух, который умиротворяет и успокаивает. Кстати, Барбара была очень дружна со своими кузинами, жившими на водах, в небольшом немецком городке, где она бывала раньше. Она не отказывалась поехать туда. Но она хотела отправиться одна, желая как бы на время порвать с своею жизнью, уничтожить все связи, соединяющие ее со своими домашними, утратить всякое воспоминание о своем доме, где она провела такие мрачные дни, отправиться путешествовать, словно начать новую жизнь… Не было ли это раздражение, в особенности, против близких людей, одною из форм ее болезненного состояния? Она не захотела ехать с ними, отправилась одна, через несколько дней. Напрасно Жорис предлагал сопровождать ее. Годелива, со своей стороны, в особенности настаивала на том, чтобы ехать ей вместе с сестрой, намекала, находила серьезные причины, обещала молчать, быть нежной и ни в чем не препятствовать!
Годелива боялась, ужасалась остаться одной с Жорисом. Барбара, уезжая, поселила среди них опасность. Когда она была дома, Годелива чувствовала себя в безопасности. Разумеется, она могла уничтожить в своем сердце любовь к Жорису, так как она всегда любила его и даже показала ему это. Она думала без стыда о тех маленьких счастливых минутах, которые они дарили друг другу, или, так сказать, срывали тайком, как только находились вдвоем, как бы случайно: о быстрых объятиях, продолжительном пожатии руки, едва прильнувших устах, об этой любви, еще почти не получившей чувственной окраски, заключавшейся скорее в слиянии душ.
Годелива соглашалась на эти невинные поцелуи, которые казалось, ничем не отличались от поцелуев сестры и в которых она могла признаться, — если бы не внутреннее волнение, с ними связанное, точно божественное потрясение всего ее существа, как будто облатка с лицом Жориса нисходила в нее.
