Жорис ждал, сожалел, надеялся получить известие, дождаться когда-нибудь возобновления их любви. Но все уже было кончено. Он узнал от одной подруги Годеливы, которой она, наконец, написала, что она поступила в монастырь.
Выше жизни! Жорис собрался с силами, ощутил внутренний подъем, ища поддержку в этом возгласе. Он был два раза побежден, взят в плен любовью. Все его несчастья происходили от этого. Прежде Барбара, затем Годелива! Каждая по-своему заставляла его страдать и, мучая его, уменьшала его силу, его порыв в борьбе с жизнью, его превосходство над другими людьми, его творчество и художественный талант.
Страшное могущество! Небесная власть любви! Мужчина находится под влиянием женщины, как море — под властью луны. Жорис страдал оттого, что не мог совладать с собой, отдался во власть существа, которое прихотливо беспрестанно меняется, улыбается, затем снова покрывается облаками и затмением. Жизнь в нерешительности! Почему не освободиться и не совладать, наконец, с собою? Кто знает? Это страдание из-за женщины, может быть, является печатью героизма, искуплением всех чувствительных, благородных, сильных и прекрасных существ; выкупом за великие мечтания и великую власть, — как будто необходимо было, после стольких побед над искусством и людьми, это напоминание о несчастной человеческой участи, выразившееся в том, чтобы победитель, в свою очередь, был побежден женщиной!
Жорис не хотел быть побежденным. Он боролся с унынием, сильным сожалением о Годеливе. В конце концов, она изменила ему, быстро оставила его, без всякой вины с его стороны, в пылу страсти, с известным оттенком бегства, так пак она покидала его в критическую минуту, после поражения и среди развалин, с глазу на глаз с врагом, потому что Барбара казалась ему гневной, почти вооруженной для борьбы с ним.
Ах! одна стоила другой. Излишек слабости заставил его столько же страдать, сколько излишек бурного характера. Ни одна из двух не была достойна того, чтобы стеснять его и мешать его будущему. Он отдался искусству, возрожденным надеждам, благородным стремлениям. Любовь к женщине обманчива и тщетна!
Он почувствовал снова любовь к городу. Эта любовь, по крайней мере, не обманывала и не приносила страданий. Она могла продолжаться до самой смерти! Жорис вспомнил в это время кончину Ван-Гюля и старческий возглас, полный экстаза, раскрывший осуществление, в минуту смерти, неизменной мечты всей его жизни: «Они прозвонили!» Чтобы быть достойным своего идеала, надо всецело отдаться ему!
