Поэтому Джо и я, шествующіе въ церковь, должны были представлять трогательную картину для чувствительныхъ душъ. Но то, что я терпѣлъ отъ платья, было ничто сравнительно съ тѣмъ, что я испытывалъ въ душѣ. Ужасъ охватывалъ меня всякій разъ, когда м-съ Джо проходила около кладовой, и вмѣстѣ съ тѣмъ раскаяніе за свой проступокъ. Подъ бременемъ своей преступной тайны, я соображалъ, достаточно ли могущественна церковь, чтобы защитить меня отъ мести страшнаго молодого человѣка, если бы я открылъ свою тайну. Я вообразилъ, что въ ту минуту, когда въ церкви происходитъ оглашеніе о бракахъ и священникъ произноситъ слова: «Пусть теперь объявятъ это!» какъ разъ въ ту минуту мнѣ слѣдуетъ встать и просить его, чтобы онъ поговорилъ со мною одинъ на одинъ въ ризницѣ. Я далеко не увѣренъ, что не удивилъ бы нашу немногочисленную паству такой крайней мѣрою, если бы то было не Рождество, а простой воскресный день.
М-ръ Уопсль, псаломщикъ, долженъ былъ у насъ обѣдать, а также м-ръ Гобль, каретникъ, и м-съ Гобль, и дядюшка Пэмбльчукъ (онъ былъ дядею Джо, но м-съ Джо присвоила его себѣ), зажиточный хлѣбный торговецъ въ ближайшемъ городкѣ, который пріѣзжалъ въ собственной одноколкѣ. Обѣдъ назначенъ былъ въ половинѣ второго. Когда Джо и я вернулись домой, столъ уже былъ накрытъ, м-съ Джо принарядилась, обѣдъ поданъ и парадная дверь (которая въ обыкновенное время не отпиралась) была открыта для прохода гостей, и все было въ полномъ блескѣ. А о покражѣ все еще ни слова.
Я отпиралъ дверь для гостей- они могли думать, будто у насъ въ обычаѣ отпирать эту дверь-и сначала впустилъ м-ра Уопсля, затѣмъ м-ра и м-съ Гобль и наконецъ дядюшку Пэмбльчука.
Мы обѣдали въ этихъ случаяхъ въ кухнѣ и только переходили ѣсть орѣхи, апельсины и яблоки въ пріемную; и это было такою же перемѣною, какъ и смѣна будничнаго платья на праздничное.
— Не хотите ли водочки, дядюшка? — предложила сестра.
Создатель! вотъ оно наконецъ! Онъ найдетъ, что водка разбавлена водой и скажетъ объ этомъ, — и я погибъ! Я крѣпко ухватился обѣими руками за ножку стола подъ скатертью и ждалъ бѣды.
Сестра пошла за глиняной бутылкой, вернулась съ нею и налила одну рюмку: никто, кромѣ дяди, не пилъ водки. Несносный человѣкъ игралъ рюмкой — взялъ ее, поднялъ на свѣть и снова поставилъ, продолжая этимъ мои мученія. Все это время м-съ Джо и Джо торопливо убирали со стола, расчищая мѣсто для пирога и пуддинга.
Я не спускалъ глазъ съ Пэмбльчука. Крѣпко держась руками и ногами за ножку стола, я видѣлъ, какъ негодный человѣкъ игриво взялъ рюмку въ руки, улыбнулся, запрокинулъ голову назадъ и выпилъ водку. Въ ту же минуту компанія была невыразимо поражена тѣмъ, что онъ вскочилъ на ноги, покружился нѣсколько разъ на мѣстѣ, судорожно кашляя, и выбѣжалъ за дверь: и въ окно видно было, какъ онъ плюетъ изо всей силы съ безобразными гримасами, точно сошелъ съ ума.
