Созвал паша всех советников и начальников своего маленького войска. Долго судили-рядили они, но так и не пришли к общему решению. Добром коня, ясное дело, не отдадут, а идти походом — со всей Горой биться. Неизвестно еще, чем дело кончится.
Послал тогда паша за своими друзьями — беями курдскими, послушными каждому его велению. Отовсюду понаехали они: из Вана, Патноса, Муша, Битлиса, с Сюпхандага. Закатил для них Махмуд-хан пиршество пышное. С небывалым гостеприимством чествовал. А потом пригласил на совет, рассказал о своей заботе.
— Какой-то горский разбойник, юнец безусый, похитил моего коня, — жаловался он. — Моей чести нанесен урон.
Никто и упомянуть не посмел о древнем обычае, не сказал, что пустая это затея: даже если всем горцам отрубить головы, коня паше все равно уже не видать.
Всеобщее молчание окончательно распалило пашу.
— Помогите мне вернуть коня, — потребовал он.
Пришлось курдским беям снарядить гонца. Ахмед только зло посмеялся над ним. И велел передать беям:
— Этот конь — дар небес. Три раза отводил я его на дорогу, а он — все обратно. Так что теперь он принадлежит мне. И не только мне одному, но всей Горе. И хотел бы, да не могу отдать. Позабыли, видно, беи о своем достоинстве, совсем рабами паши стали. Пристало ли им с такой просьбой ко мне обращаться?
Курдские беи даже не обиделись, выслушав эти слова. Сказали только:
— Правы горцы. Но только правота им не поможет. Паша ни перед чем не остановится, а своего добьется.
Видя, что все хлопоты беев впустую, паша собрал своих аскеров и вместе с самыми верными беями выступил в поход.
А время уже осеннее. Алым, лиловым огнем пылают скалы на склонах Горы. Все выше и выше взбирается отряд паши. Только камешки летят из-под копыт лошадей.
Наконец они в селении Сорик, где живет Ахмед. А там — ни одной живой души.
Паша и его люди сделали привал, малость отдохнули, а потом Махмуд-хан приказал спалить селение.
Из одного горящего дома вышел весь седой, с клочьями сажи на бороде и на ресницах древний старик, одетый в новехонький, с голубой вышивкой шаль-шапик — излюбленный наряд курдов. Это был Софи.
Смотрит он на пашу в упор немигающим орлиным взглядом и говорит:
— Что ты бесчинствуешь, паша? С тех пор как стоит мир, еще ни один человек не вернул коня, подошедшего к его дверям. Неужто не знаешь ты этого обычая? Видно, уж совсем предался ты османцам. Какая жестокость — из-за одного коня сжечь целую деревню! Берегись, паша! Проклятье Горы падет на твою голову! Не простит она тебе этого злодеяния!.. А ведь я знавал твоего отца. Настоящий йигит был — не тебе чета, хоть ты и пашой стал. Уж он-то не пошел бы против обычая. Даже если бы его конь прибился к дому вдовы, сироты или вора — все равно не потребовал бы обратно. Так-то вот, паша. Проклятье Горы падет на твою голову!
