Как-то вечером прибежал Оська, старый друг, неудачливый поклонник, а в общем — хороший парень. В шелковой трикотажной бобочке, простоволосый, как всегда — патлатый, возбужденный. Только улыбки на лице не было. Вбежал, поцеловал Машу в лоб, отодвинулся и взглянул с сочувствием: «Ну что? Только что замуж вышла накрепко, младенца «запланировала», — как вдруг война. Не везет тебе и жаль тебя, хотя ты и помучила меня в свое время!»
Оська еще зимой сдал государственные экзамены, дипломную работу успел защитить в начале июня.
— Что делать думаешь, Машенька? — спросил Оська.
— Что делать? Свекровь уезжает в Ашхабад, предлагает Зою взять… Жалко расставаться, маленькая еще.
— А сама-то?
— Я что, я отсюда никуда.
И тут Оська стал кричать, суматошно разводя руками и призывая всё человечество убедиться в глупости этой женщины. Что она, урода, что ли, родить собирается? Тут же бог знает что может быть. У Сестрорецка уже самолет подбили, воздушные тревоги каждый день. Эгоистка, думает только о себе, а каково ему, будущему человеку? Определенно родится урод, потому что нервную систему ему такая мать покалечит еще до рождения.
Маша слушала и не слушала. Она была избалована вниманием, — о ней заботятся, так и должно быть. Нет, уезжать она не собирается, она не трусливей других. До Ленинграда немцы никогда не дойдут. Ну побомбят постреляют, но, конечно же, не дойдут. Разумеется, жертвы будут. Но ведь здесь рядом Костя, его можно увидеть, он приголубит… И она же может быть полезна чем-нибудь, она же не дармоед.
Оська шумел. И он убедил Машиных родителей, — они стали настаивать, чтоб Маша уехала.
— А сам ты что собираешься делать? — спросила Маша, чтобы прекратить бесполезные уговоры.
— Подал заявление, чтобы зачислили в танковую часть. Завтра на комиссию.
Он произнес это скромно опустив глаза, и в то же время молодцевато. В танкисты он надумал пойти только потому, что митинг в институте проводил танкист. Оська ревниво слушал, как ребята спрашивали, можно ли поступить именно в танковую часть. С митинга с ходу пошел в военкомат.
Он не рассказывал, что творилось у него дома. Мать — та просто плакала, пила валерьянку, снова плакала. — Оська ее очень любил, и слезы эти его терзали. А двоюродный брат Наум — тот возмутился. «Какой умный человек полезет на рожон? — спрашивал он. — Почему в танкисты? Это же надо выдумать! Оська только что окончил институт, он инженер, его посылают работать на хороший ленинградский завод «Красная заря», — пусть там и работает! Повестки же из военкомата не было. Смешно инженеру идти в строевики, да еще в танкисты! Чего ему нужно, спрашивается? Почему ему нужно больше всех?» Маму Оська жалел, — мама это мама. А Науму сказал: «Езжай-ка ты отсюда подальше, хоть в Ташкент, там ты себя найдешь, снабженец несчастный, я не сомневаюсь». Пока еще Наума не призывали. Наум работал экономистом в пищеторге, он действительно был снабженец. Но на этот раз слово это прозвучало как ругательство.
