Идет по улице старик с клюкой, в длинной белой рубашке, подпоясанной веревкой.
Диду, де тут живе староста?
— А ось же, прямо напроты вас…
Староста Довгань не приглашает нас в свой дом. Он стоит на крылечке, что-то обдумывает, разглядывая нас и наши возы.
— Вам кланяется Грицько, — говорит Кравченко.
Староста делает вид, что не слышит.
— Ночуваты будете? — спрашивает он.
— Нет, повечеряем и дальше…
Он раздумывает, потом решительно сходит с крыльца:
— Пишлы…
Проходим мимо хороших домов под железными крышами. Останавливаемся около небольшой бревенчатой избушки. Староста стучит в окно. Старый пес, заросший длинной грязной шерстью, с трудом выбравшись из подворотни, лениво брешет на нас. Две курицы бродят у ворот, тощие, голенастые, взлохмаченные. Старуха, приложив ладони к вискам, смотрит на нас через оконце.
— Це ты, Петро? Входить — не заперто.
Мы входим, и староста молча крестится в передний угол, потом кланяется хозяйке:
— Здравствуйте! С праздником!
— Здравствуйте! И вы тоже. Сидайте…
— Тетя Поля, можно дорожным людям отдохнуть у вас, повечерять?
— А звидкиля воны?
— Воны… Здалека, — говорит староста. Сам он не спрашивал нас, откуда мы, считая, очевидно, такой вопрос излишним.
— Не знаю, чем кормить их! Не варила сегодня ничего. Сын с невесткой в гости пошли.
— А они не обидятся. Они люди образованные. Понимают все, — говорит староста, вертя в руках свою войлочную шляпу и исподлобья глядя на фуражку Кравченко.
— Да уж что делать, накормлю чем-нибудь! — вздыхает бабка.
Староста, многозначительно подмигнув нам, уходит.
Вся в белом, сгорбленная, шаркая растоптанными лаптями, старуха достает из печи чугунок с вареной нечищеной картошкой. В хате сумрачно и душно. Теленок, привязанный веревкой за шею, стоит в углу.
— Вечеряйте, що бог послал. Я сегодня одна, невистка и сын в гостях. Не варила билыи ничого. Звиняйте! — угощает нас старуха.
— Спасибо, бабушка. От самой Москвы такой вкусной картошки не едали.
— И давно вы из Москвы?
— Дней десять…
— Как же вы шли?
— Летели самолетом.
— Правду балакають, будто в Москве нимцив теперь немае?
— Их и не было там.
Видно, что старуха нам не вполне верит. Но она взволнована, встает с лавки, суетится около стола.
— Що ж я! — восклицает она, идет в камору, приносит крынку молока, ставит ее нам на стол.
— Кто вы будете? Яке занятие у вас?
— Я доктор.
— Ой! А вы не дурыте?
— Ни… Правду кажу…
Старуха снует по хате — сырой тряпкой вытирает деревянные лавки, гусиным крылом сметает угольки и золу с шестка печи.
