Слушая Стефана, я как будто читаю старинную, полузабытую книгу. Но нет, это не рассказ из давних времен помещичьего владычества, это живой человек повествует о сегодняшнем дне на оккупированной земле.
И одет он так, словно сошел с картины далекого прошлого. В потертой меховой шапке, в рыжей ободранной домотканой свитке, в лаптях, подпоясан поясом из прутьев кустарника, скрученных жгутом. Глаза Стефана глубоко запали в орбиты, нос заострен. Ступает Стефан так, словно тонкие ноги его слишком хрупки и едва выдерживают тяжесть тела. Бескровные губы, тощая жилистая шея — следы многолетнего, систематического недоедания.
— При Советах було дуже добре… — продолжает свой рассказ Стефан. — При панах соли не хватало, гасу[1]не було. А как пришли Советы — соли, гасу стало сколько угодно. Советы давалы коровы беднякам. Тилькы зовсим недовго булы у нас Советы…
Кругозор Стефана узок: волы, коровы, соль, керосин Пришибленность, робость — в каждом движении Стефана. Утром он говорит мне: «День добрый!» — и, несколько шагов не доходя до меня, низко кланяется так, как учили его паны и управляющие. Но когда Стефан произносит: «Советы… При Советах…» — в голосе его теплота.
Я слезаю с воза, чтобы размяться. Стефан предупредительно, встревоженно спрашивает:
— Що вы хочете? Прошу, прошу!..
Он старается угадать мои желания.
Наши три подводы движутся в составе огромного обоза. Начала и конца его мне так и не удается увидеть. В определенные часы все подводы останавливаются, лошадей и волов пускают пастись. В кустах дымят костры. В ведрах варится обед. Люди греются у костров, подсушивают обувь и одежду. Тихо, спокойно, четкий распорядок во всем. Где же враги, где «завоеватели»? Иногда кажется, что мы движемся не по немецким, а по советским тылам.
Но вот далеко впереди возникает перестрелка. Я берусь за автомат, Кравченко останавливает меня:
— Когда мы понадобимся, нас вызовут…
Проезжаем сожженную деревню. Свежее пепелище.
Здесь были дома, сейчас только обгорелые трубы торчат. А вдали пылает другая деревня. Зарево висит над нами всю ночь…
Следующей ночью надо перейти железную дорогу Сараны — Лунинец, охраняемую немцами. Один из отрядов соединения начинает перестрелку у моста около станции Бялой и отвлекает внимание немецкой железнодорожной охраны. Мы должны поскорее перебраться через железнодорожное полотно. Хриплым шепотом Стефан подгоняет волов:
— Ходь! Ходь!
Темно, льет дождь, совсем рядом трещат выстрелы.
