Так как в библиотеке можно было найти лучшее противоядие против одиночества и скуки, ожидавших меня, я решила тотчас же познакомиться с тем, что она могла мне предложить. Это были большей частью романы восемнадцатого столетия, свидетельствовавшие о том, что прежние владельцы замка имели большой вкус к творениям Вольтера, Кребийона-сына и Мариво. Несколько новых томов, по-видимому купленных сегодняшним владельцем, выглядели неуместными среди этого собрания. Это были сочинения по химии, истории и записки о путешествиях, среди которых я заметила прекрасное английское издание сочинения Даниеля об Индии. Я решила сделать его своим ночным товарищем, потому что не надеялась быстро уснуть, взяла с полки один том и унесла в свою комнату.
Через пять минут малаец пришел и объяснил мне знаками, что обед готов. Стол был накрыт в огромной обеденной зале. Не могу описать вам, какое чувство страха и печали овладело мной, когда я увидела себя вынужденной обедать одной, при двух свечах; их свет не достигал даже глубины комнаты, оставляя в тени различные предметы, принимавшие самые странные очертания. Тягостное чувство усиливалось из-за присутствия смуглого слуги, которому я могла сообщить свою волю не иначе как при помощи знаков. Впрочем, он повиновался с поспешностью и понятливостью, что придавало еще более фантастичности этому странному обеду. Несколько раз я хотела говорить с ним, хотя знала, что он не сможет понять меня. Но, как ребенок не смеет кричать в темноте, так и я боялась услышать звуки своего собственного голоса. Когда он подал десерт, я знаками приказала ему развести большой огонь в моей комнате: пламя камина — товарищ тех, у кого нет других собеседников. Впрочем, я хотела лечь как можно позднее, потому что чувствовала страх, о котором не думала в продолжение дня и который появился вместе с темнотой.
Ужас мой увеличился, когда я осталась одна в этой огромной столовой. Мне казалось, что белые занавеси, висевшие на окнах, как саваны, сдвигались со своих мест. Однако я боялась не мертвецов: монахи и аббаты, чей прах я попирала, проходя кладбище, почивали благословенным сном — одни в монастыре, другие в подземелье. Но все, что я прочитала у себя дома, все, что слышала в Кане, пришло мне на память, и я дрожала при малейшем шуме. Я слышала шелест листьев, отдаленный ропот моря и тот однообразный унылый шум ветра, что разбивается об углы больших зданий и свистит в камине, словно стая ночных птиц. Я пробыла неподвижно в таком положении около десяти минут, не смея взглянуть ни в ту ни в другую сторону, как вдруг услышала легкий шум позади себя, обернулась и увидела малайца. Он сложил на груди руки и поклонился, это была его манера извещать, что приказания, полученные им, исполнены. Я встала; он взял свечи и пошел впереди меня. Комната моя была уже приготовлена для ночи этой необычной горничной — малайцем; поставив свечи на стол, он удалился.
