«Послушайте, Альфред! — сказала графиня с глубокой благожелательностью, в первый раз называя меня по имени. — Перестанем обмениваться пустыми словами: мы попали в такие странные обстоятельства, что не стоит хитрить друг с другом. Будьте откровенны, спросите меня, что вам хочется знать, и я отвечу вам».
«О, вы ангел! — ответил я. — А я, я сумасшедший: я не имею права ничего знать, ни о чем спрашивать. Разве я не был счастлив настолько, насколько дано быть счастливым человеку, когда нашел вас в подземелье; когда, сходя с горы, нес вас на руках; когда вы опирались на мое плечо в лодке? Не знаю почему, но мне бы хотелось, чтобы вечная опасность угрожала вам, чтобы сердце ваше дрожало подле моего, хотя существование, полное таких ощущений, не может быть долгим. Не прошло бы и года — и сердце разорвалось бы на части. Но какую долгую жизнь нельзя было бы променять на подобный год? Тогда вы были бы отданы вашему страху и я один был бы вашей надеждой. Тогда воспоминания о Париже не стали бы мучить вас. Вы не прибегнули бы к улыбке, чтобы скрыть от меня свои слезы, и я бы был счастлив!.. Я не ревновал бы!»
«Альфред! — сказала графиня очень серьезно. — Вы сделали для меня столько, что я должна сделать что-нибудь для вас. Очевидно, вы сильно страдаете, если позволили себе говорить со мной таким тоном; вы доказываете, что забыли о моей полной зависимости от вас; вы заставляете меня краснеть за себя и страдать за вас».
«О, простите, простите! — воскликнул я, падая к ее ногам. — Но вы знаете, что я любил вас, когда вы были совсем юной, хотя никогда не говорил вам этого; знаете, что только моя бедность помешала мне просить вашей руки; знаете еще, что, с того времени как я нашел вас, эта любовь, уснувшая может быть, но никогда не угасавшая, вспыхнула сильнее и ярче, чем когда-либо. Вы это знаете, потому что нет необходимости говорить о таких чувствах. И что же? Я страдаю, когда вижу как вашу улыбку, так и ваши слезы. Когда вы смеетесь, вы что-то скрываете от меня; когда плачете — сознаетесь мне во всем. Ах! Вы любите, вы сожалеете о ком-нибудь?»
«Вы ошибаетесь, — отвечала графиня, — если я любила, то не люблю больше; если сожалею, то только о матери».
«Ах, Полина! Полина! — воскликнул я. — Правду ли вы говорите? Не обманываете ли меня? Боже мой!»
«Неужели вы думаете, что я способна купить ваше покровительство ложью?»
«О! Боже меня сохрани!.. Но откуда же взялась ревность вашего мужа, потому что только ревность могла довести его до злодейства?»
