– Ой, здравствуйте, – кланяюсь я, – я вас не заметил.
Девушка улыбается ещё шире, но это её не портит.
– Меня никто тут не замечает, – говорит она, поднимаясь, – такая моя доля. Во всём виноват Николай Гаврилович.
– Кто? – не понимаю я.
– Мы так зовём наш фикус. Марии Карловне Альтшуль, по чьему авторитетному мнению вы совсем не похожи на Льва Давидовича Троцкого, он напоминает памятник Николаю Гавриловичу Чернышевскому в её родном Саратове.
– Чем, простите, напоминает? Цветом или формой?
– Ни тем, ни другим, – отвечает девушка. – Настроением.
Внимательно смотрю на фикус и совершенно точно понимаю, что этот, высотой в человеческий рост, чуть склонённый в мою сторону цветок (скорее, уже дерево), передаёт только одно настроение:
– Печаль, – говорю я, – печаль или скорбь.
Девушка кивает.
– «И лишь печальный Чернышевский глядит на город с видом шефским…» – декламирует она басом, видимо, стараясь скопировать голос Марии Карловны.
Я улыбаюсь:
– Сами сочинили?
– Нет, что вы, – машет она рукой, – это Мария Карловна… вот, возьмите наш каталог.
Она с улыбкой протягивает мне яркий буклет формата А4, который я с некоторым трудом запихиваю в сумку. Когда я вновь поднимаю глаза на мою собеседницу, до меня вдруг доходит, что предо мной та самая «Изабелла Росселини» из нашей «стекляшки».
– Ой, а я вас знаю! – вырывается у меня. – Вы Иза… в смысле, торговали в ларьке, в нашем здании, на первом этаже. Да?
Улыбка сходит с лица девушки. Моя собеседница поднимает брови и отводит взгляд – явный признак того, что я ляпнул лишнего.
– Да, это была я, – говорит она, изучая Николая Гавриловича.
Спешу извиниться:
– Простите, вырвалось. Я не хотел вас обидеть, честно.
– Ничего страшного. – Девушка меняет гнев на милость, и наши взгляды вновь встречаются. – Я всего неделю там торговала – заменяла заболевшую подругу Марии Карловны – а вы уже седьмой человек, который меня узнал.
– Седьмой, значит счастливый, – улыбаюсь я.
– Возможно. Я, кстати, вас тоже узнала. Пирожок с инопланетянином?
– Вот это память! – совершенно искренне удивляюсь я.
– Настя, – протягивает мне руку она.
Жму маленькую, почти детскую ладошку:
– Валерий, можно Лерик…
Предложение проводить Настю до метро выскакивает из меня само собою, безо всякого намёка с её стороны, или мне это только кажется. На «Калужской» я вызываюсь проводить её до той станции, куда ей нужно (Маяковская), а уже там – до самого её дома. С одной стороны, всё идёт более чем отлично, смущает лишь то, что моя новая знакомая не то, чтобы совсем безразлично воспринимает мою решимость, но и без огонька в глазах.
