Сквозь гнев на лице отца Матвея проступает крайнее удивление:
– Это к кому это, «к нам»?
– К нам – это к людям, не разделяющим средневековых взглядов на устройство мира и общества, которые исповедуете вы. Проще говоря, к здравомыслящим людям – людям науки.
Теперь отец Матвей подаётся всем своим мощным телом вперёд, на стол.
– К кому, к кому? – вопрошает он.
– К людям науки, – спокойно повторяет Татьяна. – В данном конкретном случае, к медицинским работникам, ко врачам…
– И откуда у вас, голубушка, такая уверенность?
Татьяна саркастически кривится:
– От верблюда. У вас лишний вес, судя по всему, вы мало двигаетесь, употребляете спиртное, пьёте чай с тремя ложками сахара… Матвей, поверьте мне на слово, вы, с очень большой долей вероятности, поимеете огромные проблемы после сорока. Моя родная тётка работает в «Каширке», я знаю, о чём говорю…
Молнии, которые мечет священник в Татьяну, теперь ярче, чем лампочка, висящая над «столом». Меня даже на секунду посещает мысль, что он собирается её задушить, настолько много ненависти в его маленьких глазках.
– То есть, когда вы поймёте, – размеренно продолжает Татьяна, – что стояние раком перед расписными досками при лечении болезни столь же эффективно, сколь и танцы с бубном вокруг костра, вы явитесь в ближайшее медицинское учреждение соответствующего профиля с просьбой хоть немного продлить вашу жизнь. Думаю, там вы не будете против, если к вам будут обращаться по имени и отчеству.
– В прошлые времена вас бы сожгли на костре, молодые люди, – словно сквозь засорившийся фильтр процеживает отец Матвей, – живьём.
– Может, в будущие? – не без язвы интересуется Татьяна.
– Искренне на это надеюсь!
– Вот вы и показали своё истинное лицо, – заключаю я, – большое вам за это человеческое спасибо!
Теперь о примирении не может быть и речи. Должно быть, понимая это, отец Матвей, тяжело вздохнув и, не то перекрестив, не то просто фигурно махнув на нас рукой, поднимается из-за стола.
– Нам, наверное, пора, – обращаясь исключительно к Панку Петрову, устало произносит он. – Благодарствую за чай.
Панк Петров тоже поднимается. На его лице растерянность. Отец Матвей не спеша подходит к моему другу и покровительственно кладёт пухлую ладонь ему на плечо.
– Олег, не сочтите за труд, проводите меня до калитки, – говорит он ласково, но в каждой ноте его голоса чувствуется дичайшее раздражение.
– Конечно, конечно, отец Матвей, – торопливо ответствует Панк Петров, чем вызывает у меня кратковременный приступ ненависти к нему.
