— Ты поедешь в церковь в карете, четверкой, и, если хочешь, хвосты и гривы лошадей будут разукрашены флер д’оранжем.
Она поняла, что он добродушно подтрунивает над ней, и тоже засмеялась, но довольно сдержанно. Подвенечное платье было главной частью церемонии и подшучивать над ним ей казалось в некотором роде кощунством.
Продолжая эту увлекательную беседу, Лиззи снова принялась убирать со стола и, с помощью Даниэля, перемыла всю посуду в кухне.
— Ты подумай только! У меня будет прислуга, которая все это будет делать за меня, — весело сказала она.
То обстоятельство, что она получила деньги на приданое, совершенно неожиданным образом повлияло на слабохарактерную девушку. Перемена судьбы уже не тревожила и не пугала ее. Перемена эта сказалась в приятной и вполне определенной форме. Поразившая ее мысль о том, какое количество нарядов могут доставить эти хрустящие бумажки, подавила у Лиззи деликатное чувство застенчивости и она легко приняла подарок. Вслед за первым порывом восторга и детским выражением благодарности Лиззи охватило новое чувство — сознание собственной значительности. У нее будут умопомрачительные платья! — Она почувствовала себя, благодаря этой мысли, вознесенной на высоту, откуда можно, пожалуй, смотреть на Даниэля сверху вниз… И в душе ее не было ни робости, ни застенчивости.
Они вернулись в гостиную, неуютную маленькую комнату с дешевой рыночной мебелью, вязаными салфетками, пестрыми дорожками на полу и восковыми цветами на камине. Лиззи уселась в отцовское кресло, ее руки лениво лежали на коленях. Она все время думала о необыкновенных нарядах. Годдар облокотился о стол, откинул волосы со лба и серьезно посмотрел на нее.
— Знаешь, Лиззи, — сказал он. — В нашей жизни не все будут одни удовольствия. В мастерской, правда, я больше работать не буду, но я все же собираюсь работать, далее, пожалуй, больше, чем теперь.
— Это к чему же? Ведь тебе зарабатывать больше уже не надо? — изумленно спросила Лиззи.
Она ненавидела труд и презирала тех, кто любил работать, и не видела никакого смысла в труде ради самого труда.
— Да, — сказал Годдар и лицо его оживилось. — Мне, слава богу, не нужно зарабатывать свой хлеб, но я должен помогать тем, кто его зарабатывает. Один, конечно, я не могу много сделать, но если множество людей работают сообща, то работа каждого из них уже кое-что значит. Я хочу пробиться вперед, Лиззи; чем ближе стоишь впереди, тем больше можешь сделать для общего блага. А быть впереди — это значит иметь крупное положение в парламенте. Этого-то я и хочу добиться раньше, чем умереть. Если мне это не удастся, то уж, конечно, не по недостатку энергии и воли к борьбе. Но на это нужно много времени и я должен буду посвятить всего себя работе. Поэтому я продаю магазин в Бирмингеме.
