— Микола, Микола, Микола, Микола…
А что «Микола», было неясно, только тоскливое «Микола»… да «Микола…»
Цветаев аж присел, его пробил холодный пот: только что он едва не совершил роковую ошибку. С верхних этажей трасса была как на ладони. Подстрелили бы, как пить дать, понял он, даже в темноте, и двинул вверх на голоса. Чем выше он поднимался, тем больше ему казалось, что песчинки под ногами скрипят, как оглашенные, а каждый его вдох и выдох слышат все окрест. К тому же автомат и ранец сковывали движение, и ему, привыкшему воевать налегке, было дискомфортно. Если кто-то выскочит на меня, я даже мяукнуть не успею, подумал он. Поэтому между вторым и третьим этажами, он снял амуницию и сразу почувствовал себя лёгким и грациозным. Взошла луна и светила в оконные проёмы. На четвёртом этаже были слышно особенно отчетливо. Сжимая нож, Цветаев прокрался ближе. Кто-то жаловался басом:
— Микола, а вони там горілку п'ють…
— Ну так що з цього?
Второй голос был жиже первого, но с гонором новобранца, свято выполняющего долг майданутого.
— А ти не хочеш, Микола?..
— Ні.
— А дівок хочеш, Микола? Дівки хороші, я бачив.
— Дівок хочу, але не хочу отримати піздюлей від Семена Павленко.
— Який ти боягузливий. А я б збігав хоч на секундочку. Хоча б вічком всзгляднуть. А, Микола?
— Знаю я твою секундочку. Збігай, мені і тут не погано.
— Який ти дивний.
— Я не дивний, я дісфіплінірованний.
— Ну що, дисциплінований ти наш, принести тобі в клювике?
— Ну, принеси, — великодушно согласился Микола.
— Що ж ти такий скромний, аж противно. Так і воювати будеш?
— Не бійся, воювати буду, як треба! — заверил Микола.
— Тоді я пішов.
— Iди.
— Пішов! А ти?
— А я тут залишуся.
— Що б ти сказівся!
— Іди, іди…
— Ну і пішов, — обиделся тот, который говорил басом.
Можно было схитрить: прикинуться своим, майданутым бандерлогом, тем более с жёлтой повязкой, тем более с местным говорком, приблизиться внаглую и порешить обоих. У него был случай, когда он вошёл в киевскую мэрию через центральный вход, сославшись, что ищет друга, Кирюху Гончаренко. Имя и фамилию он, конечно же, выдумал на ходу. Нашёл тупиковую комнату на седьмом этаже, в которой было трое, «взял» их на три счёта и так же незаметно вышел. Четыре дня его искали и на Красногвардейской, и на Площади Толстого, мол, видели убегающего в ту сторону, а он хихикал в кулак под носом, в развалинах музыкальной академии, на пятую ночью, когда его считали погибшим, вернулся к Пророку живым героем, засел на кухне и залпом выпил два литра чая, не обращая внимания на друзей, пьющих водку за его счастливое воскрешение. Оказывается, он уничтожил отдел пропаганды и дюже «талановитого й вірного героя України», почти, ну почти, ни много ни мало — Павло Штепа, как кричали потом «обізнані» СМИ. Одну из центральных улиц тут же переименовали в улицу «Штепа», а ещё одну — в улицу «Бандеры», имя же «талантливого и верного героя» канул в лету. Правда, его плакат ещё долго таскали по улицам города под крики «Слава Україні!»
