Он полз и думал о своей жене, что будет потом, когда он вернётся домой, и как она обрадуется, и что он скажет, и что скажет она, а самое главное — выражение её карих глаз, которые вдруг вспыхнут таинственным огнём, тем огнём, которым она одаривала его всю жизнь. А потом они лягут в постель, и им будет хорошо и уютно. Больше он ни о чём не мог думать, только о её глазах и постели. К его большему удивлении, он оказался однолюбом, не признающим компромиссов с совестью, но понял это только здесь, в Киеве, потому что никто из местных женщин не нравился ему.
Через пять минут он уже мог различить женские силуэты в окнах и подумал, что одной банки с пластидом и взрывателем от РГО вполне хватит, чтобы разнести богадельню к чёртовой матери. В помещениях такие самодельные гранаты наносили большой урон за счёт ударной волны, которая выбывает переборки. Соблазн был слишком велик, чтобы на него поддаться, однако же от Цветаева требовалось всего лишь установить поперёк дорожки, ведущей к трассе, оборонительную гранату РГО. Граната эта взрывалась без задержки и давала большое количество осколков на большом расстоянии. Расчёт был простой, когда львонацисты, услышав взрыв, бросятся к трассе, то кто-нибудь обязательно заденет за проволоку и вырвет чеку. После этого все, кто останется в живых, пребудут в замешательстве, а у них с капитаном Игорем появится время, чтобы незаметно улизнуть. Таков был план, и Цветаев в него свято верил, потому что, что ни говори, а находиться под началом капитана Игоря, его опыта и послужного списка, которого Цветаев никогда не видел, было весьма полезно. То, что послужной список состоял из одних победных реляций, можно было не сомневаться.
Он прикрепив мину к дереву и, соблюдая все правила маскировки, отступил к трассе. На другой её стороне чернел недостроенный дом. Солнце пало за горизонт, и на фоне ультрамаринового неба дом казался чёрнее тучи, сосны торчали, как колокольни, пахло хвоей и смолой. В носу у Цветаева так чесалось, что он прилагал огромные усилия, чтобы не чихнуть, к тому же тяжёлый ранец съезжал на бок, а во фляжке вовсю бултыхался чай.
Цветаев был уверен, что в доме никого нет, что он пуст и заброшен: какой дурак усидит, когда под боком пьянка и женщины, но на всякий случай пересёк трассу в метрах пятидесяти ближе к велотреку и подкрался с тыла. В двери не сунулся, боясь растяжки, а тихонько влез в окно и прислушался. Было тихо, пахло известкой, сыростью и, как всегда, кошками, дом же был явно пустым. Цветаев уже собрался было с лёгкой душой отправиться на трассу, чтобы заложить взрывчатку, а потом предаться чревоугодию, как услышал голоса. Кто-то забубнил:
