Я помню все, что было между нами, от первого пожатия руки и до последнего. Помню наши прогулки в Красноярске и в Новосибирске, помню последний вечер перед Пермью... Мне уже тогда было как-то не по себе оттого, что ты смешаешься с толпой на вокзале и навеки уйдешь из моей жизни. Помнишь, как ты засмеялась, когда я попросил у тебя адрес? Ты сказала, что я забуду тебя и никогда даже не напишу тебе письма. Пишу, как видишь... Да и не только пишу! Дня три тому назад мы выходили из Усть-Салмы. Я смотрел на море, делал то, что полагалось, а видел тебя на вагонной площадке, открывшую дверь и высунувшуюся всем телом на ветер. И потянуло меня к тебе, как никогда. Я не знаю, что со мной творилось, но только я сделал недопустимое: повел судно между двумя лежащими рядом каменистыми банками. Судя по карте, пройти между ними и ни на что не напороться можно было только случайно. Когда слева и справа запенились буруны — я успокоился. Не помню, что и как я делал, что думал, только я был совершенно спокоен. Я что-то соображал, командовал рулевому, разглядывал покрытые пеной камни, попросил радиста поймать что-нибудь веселенькое. Когда камни остались позади (наверное, ты обо мне думала в тот момент — иначе бы я не прошел!), я с удивлением заметил, что в рубке стоит капитан. Когда он зашел — я не видел. Он был необычно бледен и только спросил меня:
— Зачем вы так пошли?
Что я маг ответить? Брякнул первое, что пришло на ум:
— Из спортивных соображений.
Больше у нас с ним разговоров об этом случае не было. Не могу сказать — почувствовал он что-нибудь или просто был здорово ошарашен, но — спасибо ему. Другой бы мне дыру в голове просверлил по этому поводу, а то бы и выгнал.
Капитан у нас молодец. Я с ним уже много ругался и буду, вероятно, ругаться еще больше, но мы друг друга любим. Он — человек с чертиком в душе. Знаешь, что это такое? Бывает у некоторых вечно бьющаяся жилка. Эти люди беспокойны, чудаковаты, удивительны — мимо них не проходишь равнодушно, и они мимо равнодушно не проходят. Они делают жизнь, а увальни-потребители только загораживают им дорогу, тянут мир назад и всё поедают. Я, наверное, ересь пишу? Ну и пусть, ты поймешь...
А вообще, моя жизнь течет довольно размеренно. Команду я вроде понял. Они меня тоже. Пока обе стороны довольны. Только доктор и буфетчица на меня шипят при каждом удобном случае. Один — пьяница, другая — неряха. И то и другое я воспринимаю как личное оскорбление. Ну и обращаюсь с ними соответственно. Доктор хоть молча шипит — он человек воспитанный, а буфетчица Настя плачется в каждую жилетку, что я, мол, ей жизнь заел и требую чего-то невозможного. Хоть бы ей кто-нибудь объяснил, что такое чистота и для чего она надобна...
