— А почему так везло первобытным?
— Скорее всего потому, что не было всякой химии в воздухе, в воде, в пище... Да, нервы играют в этом не последнюю роль.
— Капитан ждет вас на мостике.
— Сейчас пойду... Вы меня извините, Владимир Михайлович. Я немного не в себе.
— Это заметно, — сказал второй помощник.
— Заметно не то...
Илларион Кириллович вздрогнул и поднял на штурмана красные выпуклые глаза. Владимир Михайлович внимательно посмотрел на его продолговатое смуглое лицо, заканчивающееся аккуратной острой бородкой. В бородке и в редких, гладко причесанных волосах проступала седина, а на скулах и тонком переносье заметны были красные жилки.
«А не запустить ли и мне такую бородку?» — подумал Владимир Михайлович. Ему вдруг очень захотелось спать.
— Я ведь вчера ездил домой, — сказал доктор, помедлив.
— Помирились с женой?
—Гм... У меня очень красивая жена. Вы видели ее фотографию?
— Нет, — покачал головой Владимир Михайлович и зевнул. Ему сейчас не было никакого дела до красивой жены доктора. Илларион Кириллович, торопливо полез в карман, достал большой кожаный бумажник и вынул оттуда фотографию.
— Вот, посмотрите. Она на восемь лет моложе меня. Ей сейчас ровно тридцать. Она очень красива...
— Это я уже прикинул, — сказал Владимир Михайлович, возвращая карточку. — Очень эффектная женщина. Только какая-то холодноватая красота. У нее должен быть плохой характер.
— А что вы хотите, чтобы на жалком фотографическом снимке было отражено что-либо, кроме внешности женщины? Даже художнику редко удается изобразить женщину, а не ее внешний вид. И никогда еще этого не удавалось сделать фотографу. Вы понимаете, какое содержание может быть вложено в эту великолепную форму?
— Вероятно, немалое.
— Вот именно... Такой женщине очень много нужно...
— Разве вы мало получаете?
— Я не об этом... Мне хватит. Я могу получать пятьсот рублей — лишь бы в руках было настоящее дело. А здесь что? Насморки, прыщики, царапины... Доктор встал и зашагал по каюте.
— Здесь вы, действительно, не совсем на месте, — сказал второй помощник и снял правый ботинок.
— А ведь когда-то я был врачом... Настоящим врачом... Вы понимаете, что это такое — быть врачом?
Доктор остановился около кровати и торжественно поднял руку.
— Нет, не понимаю, — сказал Владимир Михайлович и снял второй ботинок. — Я никогда не был врачом.
Илларион Кириллович уронил руку и снова сел на диван.
— Я и сам это понял только после четырнадцати лет работы, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — В сорок четвертом году я пришел хирургом в полевой госпиталь... Вам интересно это слушать?
