– Сейчас зайду.
Только закончил с разговорами, как защёлкали замки на входной двери. Ирка? Ну да, кто же ещё! По-хозяйски разбросала туфли в прихожей, обругала давным-давно не чищенное зеркало на стене и рыжим вихрем влетела в комнату.
– Ещё спишь? – И тут же, сделав вид, будто споткнулась об оставленные у кровати костыли, рухнула на Ивана. – Ой, Джонни, я тебя не придавила?
– Изыди, бесовское отродье! – Писатель буквально разрывался между желанием засветить нахалке в лоб или поддаться зову природу. Победило благоразумие, но с очень небольшим перевесом. – Ты меня окончательно изуродовала.
– Где? Дай посмотрю.
Неизвестно, чем бы закончилось это покушение, если бы не деликатное замечание Лаврентия Борисовича Каца:
– Правильным курсом идёте, товарищи. Но дверь таки лучше запирать на замок.
– А подглядывать нехорошо, – нисколько не смутилась рыжая.
– Ой, Ирочка, – отмахнулся Кац, – не делай мне смешно. В восемьдесят два года единственное, что хорошо получается, так это подглядывание. Хочешь бесплатный совет?
– Хочу.
– Путь к сердцу мужчины лежит через кухню, а не прячется под одеялом. А ну марш готовить писателю кофе!
– С молоком?
– Фантасты пьют чёрный.
– А поэты?
– Поэты пьют всё, они традиционно алкоголики. Джонни, ведь ты не пишешь стихи?
– Нет, Борисыч, не пишу. А нужно?
– Ни в коем случае! – Кац наклонился и ухватил рыжую за ухо. – И где же наш кофе, деточка? Или вы предлагаете с утра пить пиво?
Хлопнула оставленная незапертой дверь в прихожей, и тощий субъект в полицейской форме продекламировал:
– А кто с утра уже не пьян, тот, извините, не улан! Пушкин сказал! Или Лермонтов, пофигу. – Потом заржал, видимо, подражая боевому коню того самого улана, и добавил: – К чертям собачьим кофе! Мы пьём пиво!
– Моё пиво, – заметил Кац. – Серёжа, вы опять обидели крышующую меня организацию?
– Обижаете, Лаврентий Борисович. – Участковый поставил на пол звякнувшую стеклом сумку. – Вы же им просроченное отдаёте, а я свежайшего принёс.
Крышей Кац называл стаю местной гопоты, вознамерившуюся однажды обложить коммерсанта данью. Неизвестно, что они там себе навыдумывали, но в результате проведённых переговоров у Борисыча появилось два десятка дворников и грузчиков, работающих на энтузиазме. Не совсем голом энтузиазме – стимулом служила возможность забирать пиво местного производства, до истечения срока реализации которого оставалось один-два дня. Владелец единственного в городе пивоваренного завода мог позволить себе некоторую благотворительность.
