Над головой грохнула молния, лучи ее затрещали, вспарывая темноту. Волны будто присели, и шум их уже не так был слышен. Гром прокатился по скалам. Мария испуганно схватила Павла за рукав и прижалась к плечу. Он полуобнял ее, будто защищая.
Опять рассыпалась молния, упала где-то за камнями.
— Завтра принесу тебе чертов палец, — рассмеялся Павел. — Не торопись. — Он поежился. — Промок я. Озяб немножко. Сейчас бы спирту рюмочку.
— Есть у меня, виски натираю, когда голова болит.
— Уважь, поднеси. Я у калитки постою. Спасибо скажу.
— Не опьянеешь?
— Согреюсь. Если много нальешь — опьянею.
Мария засмеялась. Пошла побыстрее. Море с его шумами осталось позади.
Ее дом. Павел задержал Марию за руку, вздохнул:
— Вот смотрю я на тебя, Мария, и не знаю, что бы сделать для тебя хорошее?
— Хорошего на свете много. Сердце ведь свое не вынешь… не отдашь мне…
— Сколько в тебе печали… Знаю ведь, не одна у моря… с мужем разговор ведешь. Хороший был рыбак.
За калиткой звякнула цепью лайка Мушка. Мария устало прислонилась к калитке и доверила:
— Завидую я людям…
И вдруг неожиданно разрыдалась. Павел стал неумело утешать, обхватив ее за плечи, и услышал у самого уха ее прерывистый, горячий шепот:
— Я сейчас… Я сейчас. Забыла, зачем пришла.
— Мария, никогда не плачь! Слышишь?! Ты молодая и красивая, у тебя хорошие дети. Слезы женщине не к лицу. А мужчины ведь редко плачут. Ладно. Угощай, хозяйка. — Павел натянуто засмеялся: — Слыхал, к Водовозову идешь!?
— А тебе что? Выпей спирту и иди домой.
— Расхотелось.
— После работы можно. От простуды.
Ей было приятно смотреть, как Павел, большими руками обхватив стакан так, что его не стало видно, поднес к губам и пил медленно, большими глотками, как чай. Утерся рукавом, крякнул:
— Ну вот… тепло теперь. — И добавил: — Знаешь, не ходи больше ночью к морю. Береги себя.
Этого ей еще никто не говорил. Да и кто мог сказать ей об этом? А Павел — сказал… Но тут же подумала о том, что людям вообще легко говорить жалостливые слова…
Его рука легла на ее плечо, тяжелая и горячая, легла спокойно и нежно. Он кивнул ей, мол, не робей, все впереди — и ушел в ночь.
На побережье ничего нельзя было разглядеть. С берега доносился шум прибоя, и было слышно, как поскрипывает песок под уверенными шагами Павла. Засвистел в расщелинах ветер, скалы загудели — начался шторм.
