v — Вы что же, юноша? Немедленно рассредоточьте людей! Что они у вас столпились, как стадо овец! Немецких бомб ожидаете? Ну-ка, бе-ее-с-гом!
Счастливо отделавшийся Баташов летел стремглав исполнять приказание, а Потагши уже кричал на всю бухту, энергично грозя кулаком:
— Пронин! Эй, Пронин, няньку тебе не нужно? Няньку не нужно, говорю? Не понимаешь? Артиллерию загубишь, тогда поймешь!
К Потапину ежеминутно подбегали командиры, ординарцы, посыльные, и он успевал, не отрываясь от наблюдения за переправой, для всех найти время. В полдень, когда солнце стало печь немилосердно, полковник стянул с себя блеклую гимнастерку и майку и остался раздетым по пояс, выставив торчащие лопатки и ребра худого тела. Он сразу потерял военный вид и стал похож на этакого брюзжащего папашу, которому давно перевалило за сорок. И адъютанты не могли скрыть невольной улыбки, видя, как перед ним тянутся командиры, ибо Потапнн оставался Потапнным даже в таком, отнюдь не военном виде.
Когда Евсееву утром доложили, что наши части оставляют Северную сторону, он невольно вздрогнул. Да, он знал, что так будет, что это — неизбежно, и все же, вопреки здравому смыслу, теплилась в груди какая-то надежда. Теперь ничего не оставалось, кроме последнего боя у степ равелина.
Застегнувшись на все пуговицы, натянув на глаза фуражку, капитан 3 ранга вышел за ворота равелина. В тяжелом, не по-утреннему знойном воздухе монотонно звенели у ног кузнечики, и звук этот напоминал ноющую зубную боль. Бурыми облачками какой-то цветочной пыли вспыхивали под подошвами ботинок перезревшие травы — все горело, все пропадало на этой оставляемой земле...
И впервые Евсеев ощутил себя так, будто он оставался один под дулами множества направленных на цего стволов. Неприятный холодок пробежал по спине, и Евсеев, передернув плечами, зашагал быстрее. Впереди, там, где шла переправа, сновали в воздухе немецкие самолеты, слышался автоматный и пулеметный треск, и Евсеев, выйдя из равелина вначале без цели, просто потому, что тяжело было на душе, теперь шел именно туда, с каждым шагом убеждаясь, что он не мог этого не сделать, что ему необходимо повидать полковника Потапнна, столько времени державшего немцев у Инкермана.
Евсеев всего один раз, еще до войны, видел Потапипа, но слышал от других, что полковник резок и даже груб, и это обстоятельство немного смущало его: захочет ли По-тапни в такую минуту отвлекаться на посторонние разговоры? Но совет опытного человека мог дать очень много ценного для обороны равелина, и Евсеев решил во что бы то ни стало поговорить с полковником.
