остальные. Торопились, так как чувствовалось, что день ожидается тревожный и необычный.
’Только Гусев не шевельнулся на своей койке, продолжал лежать на спине, заложив руки за голову. Взгляд его был направлен в одну точку на потолке н казался слепым и туманным, словно он смотрел пустыми глазницами. Заторопившийся было вместе со всеми Демьянов взглянул на него ненароком и невольно присел на краешек койки, так и продолжая держать в руках ненадетые брюки. Во всей позе Гусева, в чертах его лица, в страшном отсутствующем взгляде было что-то такое, что заставило Демьянова содрогнуться и до кончиков нервов ощутить стремительно, словно лавина, надвигающуюся неотвратимую беду. Холодом смерти повеяло от этого ощущения, и он непослушными от внезапной слабости пальцами тронул Гусева за плечо:
— Слышь... Сашка... Что ж теперь-то будет?
— «Что будет!» — желчно передразнил его Гусев, резким рывком вскочив с койки. — Ясно, что будет! Давай, поспешай с остальными, а то не успеешь получить пулю в зад! Рви на груди тельняшку, лезь под выстрелы — матросу все нипочем!
В злобе, брызгая слюной, он кричал на весь кубрик, и матросы, еще не успевшие выйти на улицу, вновь стали постепенно собираться вокруг него. В какую-то минуту, когда Гусев задохнулся, не находя больше слов, на него вмиг посыпался град недовольных и даже злобных реплик:
— Хватит тебе панихиду служить!
— Душонку свою сберечь хочешь?!
— Чего раскаркался? Испугаешь, думаешь?!
Сбитый с толку этим непонятным для него хладнокровием окружающих, внезапно остыв, словно вырвался на свежий воздух из душной парной, Гусев вновь заговорил, но уже спокойно, убеждая уже не столько слушателей, сколько самого себя в том, что все сказанное им действительно непоправимо и ужасно:
— Да вы поймите... Что мне вас пугать?.. Я ведь говорю, как есть. У немцев—силища! Мне раненый рассказывал, что нашего брата просто утюжат танками. Но ведь там наши регулярные войска, а что такое мы? Горстка парней среди камней! Вот я и думаю, хоть два часа устоим ли?
— И все так думают?! — раздался внезапно строгий голос Евсеева.
— Встать! Смн-и-ирр-но! — закричал оплошавший дневальный, прозевав приход начальства. Да и все остальные были настолько поглощены происходящим, что не заметили появления капитана 3 ранга в кубрике. Теперь все лица повернулись к нему. Ждали его слов, таких необходимых в эту минуту.
— Да, товарищи! — тихо сказал Евсеев, жестом разрешая сесть. — Немцы вышли к урезу воды Северной бухты. Наступают самые ответственные дни в нашей военной биографии. Вы уже знаете боевой приказ — равелин не должен быть сдан врагу. От этого зависит закрепление наших частей на том берегу!
