сцепленными пальцами, стал ходить по комнате в ожидании вызванных.
Первым пришел старшин краснофлотец Булаев. Постучав и попросив разрешения войти, он старался протиснуть свое огромное мускулистое тело в приоткрытую дверь и от старания ничего не задеть и не повредить (обладая большой силой, он боялся неосторожным движением проявить ее) на его широком квадратном лбу выступили крупные капли пота. Наблюдая за ним, Евсеев не смог сдержать доброй улыбки и сказал почти весело:
— Да вы откройте дверь пошире!
— Ничего... Я так...—окончательно смутился Бу-
лаев. Примерный, дисциплинированный, он даже дружеские замечания начальства переносил очень болезненно. Наконец, покончив с дверью и громко пристукнув каблуками тяжелых рабочих ботинок, он отрапортовал:
— Товарищ капитан третьего ранга, старшин краснофлотец Булаев прибыл по вашему приказанию!
— Садитесь, товарищ Булаев. — кивнул на табурет Евсеев. — Подождем остальных и тогда начнем.
Лейтенант Остроглазой и главный старшина Юре-эанскнй вошли вместе. И, может быть, поэтому Евсеев только сейчас заметил, насколько различна их внешность.
Остроглазое был небольшого роста, слегка сутулый и даже тщедушный. Жиденькая челка черных волос по-детски зачесана набок. Казалось, что он нс сможет выдержать сколько-нибудь серьезного испытания. По Евсеев знал, что это впечатление обманчиво. Несмотря на хилый вид, Остроглазое был упорен и вынослив. И, кроме того, он прекрасно знал и любил свое дело. Говорили, что, когда его назначали в службу охраны рейда, начштаба флота в шутку сказал:
— Остроглазое? Бот и хорошо! В охране рейда только остроглазые и нужны!
Сам Остроглазов не подтверждал достоверность этих слов, но рейдовую службу нес безупречно. Люди его любили.
Сейчас, стоя рядом с Юрезакским, Остроглазов казался мальчиком. Главстаршина был на полторы головы выше и вдвое шире в плечах. Он носил морскую форму со вкусом, щеголевато, и даже в эти трудные дни с его брюк не пропадали острые, как бритвенное лезвие, складки. Имел он кучерявый чуб (давно переросший уставные нормы) и тщательно прилизывал его, отчего тот постоянно блестел, смазанный какой-то неведомой жидкостью. Даже самое пустяковое поручение он старался выполнить лихо, будто любуясь со стороны собою. Родился он под Одессой, но все считали его одесситом и, когда речь заходила о нем, лукаво подмигивали:
— Юрезапский? Этот черта молиться заставит! Одесса-мама!
И словно подтверждая, что черту действительно при встрече не поздоровится, мерцали под разлетнетымн бровями Юрезанского цыганские с хитринкой глаза.
