К обеду в отделение стал стягиваться народ. Я узнал Саню Курносова. Его перевели в «хозвзвод Гоменского» из травмы. Саня обрадовался мне и удивился:
— Ты здесь как?
— Чем я хуже тебя, Саня? Тоже побили. Темную устроили, сволочи!.. Ты, кстати, как отболтался? Раз Али Баба на свободе, значит, не вдубасил его?
— Не-ет. Соврал, с ангара навернулся. Сначала будто бы на крышу сарая спланировал, с нее — на кучу строительного мусора. Отсюда и синяки. Переломов нет, слава богу… А ты?
— Простуду закосил, — не стал вдаваться в подробности я. — Слушай, Саня. Ты слышал, что наш доктор, капитан Горящев…
— Да, да! Он меня сюда вез. Даже не подумал, что в последний раз вижу…
— Пойдем-ка, покурим. Расскажи про ту поездку. Вы с Ромой… э‑э‑э… с капитаном Горящевым заезжали куда-нибудь по дороге?
— Вроде нет… Куда нам заезжать? Разве что к почте. Зайти к кому-то хотел он.
— Так. Зашел?
— Не застал вроде. С водилой хохмили потом.
— А конкретнее? Вспомни, это важно.
— Водила что-то пошутил про почтальонок каких-то, типа подколол доктора, а Горящев заставил его рассказать, откуда тот их знает. Ездовой пытался съехать с базара, но Горящев, эдак, со смешками, с шуточками, видать, разговорил его.
— Что именно водила сказал доктору, ты слышал?
— Нет. Капитан впереди сидел. Мотор ревет, машину трясет, — только отдельные слова… А зачем тебе это надо?
— Да так… Хочу кое-что выяснить для себя, — уклончиво ответил я.
Обед показался сказочно вкусным, только я по привычке слопал его очень быстро, все боялся услышать любимую фразу наших сержантов: «За‑а-кончили прием пищи. Вы‑ы-ходи строиться!» После обеда настал тихий час. Не соврал хохол в лазарете! Меня не оставляло ощущение, что расслабился по чьему-то недосмотру. Боялся, явится Гоменский и сильно удивится: «Смелков! А ты чего развалился? Не успел поступить, уже сачкуешь? Тебя вагон чугуния ждет!»
Однако Гоменский хоть и заглядывал, ни слова не сказал, я мирно уснул.
По окончании тихого часа был… полдник! Я подумал: слава богу, что эти несчастные в учебке не знают, как люди живут в госпитале! Всем скопом утром побежали бы вместо зарядки к больничке записываться в симулянты, чтобы попасть сюда хоть на денек. При этом никто ни на какие работы пока не гнал. В своей тумбочке я нашел «Роман-газету», читал ее в уюте и комфорте.
В палату вошел новый человек — паренек, казавшийся выше ростом из-за худобы.
— Художник! — позвал Муромец. Я вздрогнул, позабыв, что в армии инкогнито насчет своих талантов. Иначе оглянуться не успеешь — запрут в штабе до дембеля с плакатными перьями и тушью, карты подписывать.
