И я благодарил «того-то», хотя, когда она училась «делать вот так», готов был его убить.
– А я знаю, ты был с такой-то. Говорят, она мастерица… ну-ка, покажи, чему ты у нее научился?
Был. И бурный роман действительно многие обсуждали, и шипели женщины, если им вдруг казалось, что они не оправдали моих ожиданий, и жалили злобно: «Ну, конечно, я не такая-то… у меня опыта меньше…»
Ну, меньше, и что? Теперь я могу признаться, что, несмотря на всю хайтечность «такой-то» в постели, лучшие впечатления связаны все же не с ней.
Вот так.
– А еще, знаешь, однажды меня изнасиловали, – рассказывала гостья. – И мне это очень понравилось. Понимаешь… там был страх, страх и боль. Насильник был очень грубым, щипал, рвал мое тело и, конечно, вовсе не заботился о моих ощущениях, и когда он начал кончать, я вдруг тоже… и еще как!
– Так? – рыкнул я, потому что и сам как раз начинал. – Ну, отвечай еще, так?
Ответить она не смогла, потому что как раз начало отвечать ее тело.
А потом она спросила, приходилось ли насиловать мне, и я ответил… да так ответил, что у дивана сломалась ножка.
А рассказать, что она делала со мной? О, нет. Вряд ли будет интересно, и вряд ли понравится. Это может понравиться только тогда, когда все перепробовано и знаешь, что завтра этого не будет. И послезавтра не будет. И послепослезавтра, и через неделю, и через месяц, и через год, и вообще уже никогда.
А еще мы ходили в кино, где я последний раз был года три назад. И в зал органной музыки, где не был лет семь, и черта с два побывал бы еще раз. И в театр (соответственно, лет десять, и тоже черта с два). И в оперу, где вообще никогда не был и не планировал.
И пили вермут, и мешали его со швепсом, и закусывали коньяк вонючим голубым сыром.
И занимались любовью. Не сексом, а именно любовью.
Все четырнадцать дней.
А ссорились только по поводу того, кто кому сегодня утром подает кофе в постель – я настаивал, чтобы она спала, а она говорила, что ей приятно будет разбудить меня запахом кардамона.
Побеждали в тех ссорах поочередно.
А потом она загоняла меня почти насмерть и утром тихо-тихонечно, чтобы я не проснулся, исчезла.
В то утро я снова поленился и залил коричневый растворимый порошок кипятком из чайника.
Один черт руки дрожали, как у алкаша на последней стадии, и такую хитрую операцию, как вовремя снять кастрюльку с газа, я бы просто не осилил. И кипяток бы разлил.
Знаете, как оно, когда все падает из рук? Вот я теперь знаю.
