«Привет. Помнишь, когда-то ты говорил, что, если я вдруг передумаю, ты всегда будешь рад меня принять. Так вот – я передумала…»
О хороших писателях говорят – он знает, о чем пишет. А вот интересно, можно так сказать и о карикатуристе?
Видимо, мужик знал, о чем рисовал.
Видимо, у меня на морде было написано, о чем я подумал, потому что гостья улыбнулась – чуть снисходительно.
И сказала:
– Помнишь родинку у меня на затылке? Ту самую, что ты любил целовать.
Наверное, у меня на физиономии опять появился ответ – помню.
– Так вот. Это была меланома. Рак. Маленький такой рачок, но расположился он довольно удачно. Резать нельзя, потому что метастазы уже в мозгу. Боли нет, но и надежды тоже. И осталось мне недели две, не больше. А потом – сам понимаешь.
Замолчала. Я тоже сидел, как мешком прибитый. А что тут можно сказать? Что нужно в больницу и лечиться, лечиться, лечиться? Или в церковь и молиться, молиться, молиться? Или к народным целителям и?..
Один черт. Здесь только на то может быть надежда, что диагноз ошибочный. Но от ошибочных диагнозов так не худеют.
Очевидно, это также отразилось на моей невыразительной морде, потому женщина засмеялась.
– Не надо о больнице.
– А…
– И о церкви не надо.
– А…
– И хватит об этом. Я хотела предложить другое. Но сначала налей.
Ну что тут скажешь? Я налил. И на этот раз не удивился, когда она опрокинула стопку, как будто там не коньяк был, а самогон.
Более того – я и сам так выпил. И не почувствовал вкуса, только горячий клубок прокатился по горлу, но до желудка не долетел, растворился где-то в районе груди.
Женщина помолчала, снова посмотрела на бутылку, но отвернулась. И, наконец, сказала:
– Вот я и подумала… может, ты захочешь провести эти пару недель вместе?
Сказать, что меня ошарашила, – значит не сказать ничего. Это уже не мешком по голове и даже не палкой. Это… это будто встать под обрывом, на кручу загнать самосвал с гранитными глыбами и скомандовать – «давай!».
Нельзя так. Все-таки надо человека хоть как-нибудь подготовить.
А знаете, что паршивое в человеческих отношениях? Может, и знаете, может, и нет. Это, простите, зависит от возраста. Если вам пока нет сорока – то, еще раз простите, не знаете. Если от сорока до шестидесяти – то есть шанс, что уже начинаете понимать. И только если вам за семьдесят, а еще лучше – за девяносто… тогда, наверное, знаете. Но знаете также, что объяснить это молодым невозможно. Они не слушают. Или слушают, но не слышат.
