* * *
Русский человек не имеет плана действий… Он страшен своей импровизацией.
Флакон был знаком – Лёше оставалось только заполнить его ядом, сложносочинённым, скомпонованным из самых неожиданных, экзотических, выисканных в старинных книгах сочетаний, соблазнительно пахнущих и смертельно действующих практически сразу. Благо в России в этот момент можно было найти и купить всё, включая самые немыслимые алхимические компоненты, – для этого не требовалось даже никакой «легенды», только деньги. Лёшка сам не мог бы объяснить, зачем ему нужен яд: никаких мыслей о самоубийстве он не мог себе позволить, в его жизни был Тима, и он слишком хорошо понимал, что его сыну рассчитывать в этой жизни больше не на кого. Но наличие субстанции, обладающей «магической» силой быстро и безболезненно прекратить его, как говорила Кора, «сосуществование» с этим миром, придавало ему некую необъяснимую уверенность и, самое странное, силу, которая после отъезда Коры вытекала из него по каплям, как из неисправного крана.
Флакон он закрыл плотно притёртой пробкой и убрал в сейф, где хранились кое-какие профессиональные бумаги, не предназначенные постороннему глазу, и наличные деньги для текущих расходов. Код сейфа, кроме него, был известен только тестю.
Именно там впоследствии его и нашла Вера.
* * *
Следующие полгода он провёл в безобразном загуле. Чего он только не вытворял – все мерзости постсоветского гламурного Вавилона отведал на собственной шкуре, изучил «фольклор» во всех его проявлениях.
Деньги Лёшка разбазаривал без счёту (у савана карманов нет), и благодаря этому обстоятельству вокруг него образовался целый круг присосавшихся профессиональных халявщиков всех родов войск. Они успешно заботились о «программе» на каждый день, будучи в курсе самых «чумных», как они выражались, тусовок. Он стал завсегдатаем самых гнусных, вульгарных и безобразных празднеств. Поскольку в этих кругах он слыл человеком свободным, от девиц у него не было отбоя. Каких только «экземпляров» он не наблюдал. Виды, породы, классы и подклассы – представительницы всех этих, охотящихся за «форбсами» диан, пользующихся у мужчин «успехом, жильём и деньгами», побывали у него в постели.
В старой квартире у Никитских ворот был устроен этакий мини-вертеп, где заправлял неизвестно откуда взявшийся гомункул, воплощающий в себе все возможные пороки. Вернее, представления о них. Имя его было Фенечка. Это субтильное андрогинное существо, приехавшее завоёвывать столицу из какой-то тьмутаракани, ориентировалось в этом своеобразном, настоянном на всех смертных грехах бульоне лучше любого потомст венного гуляки-москвича. Он насмерть приклеился к Лёшке, опутав его, как паутиной, похабно-эпи курейской теорией, состоявшей в некой утончённой «хуёво-русской» вседозволенности. А также лёгкими наркотиками, своей готовностью к утехам любого качества и в любом составе и, наконец, внушениями о его, Лёшкиной, неадекватности восприятия мира.
