— Ну, ты, малохольный, — беззлобно проворчали рядом.
И сразу жгучая, словно потревоженная рана, мысль вернула его к действительности: плен.
Он лежал с закрытыми глазами. Рядом, на карах, шевелились, просыпались люди, поскрипывали доски под ними, кто-то закашлял, натужно, с надрывом, кто-то выругался.
Так было каждое утро с тех пор, как Кемал, разбив о каску наседавшего на него немца свой замолкший и уже ненужный автомат, перестал быть солдатом. Он никак не мог привыкнуть к тому, что на нем не удобные, по ноге, кирзовые сапоги, а деревянные, сделанные руками военнопленных башмаки, неприятно цокающие при ходьбе, что на шинели с отрезанной полою, сзади, на спине, выведены большие буквы «SИ», что он обязан подчиняться угрюмым конвойным в зеленых мундирах…
Иногда, проснувшись ночью, он прислушивался к храпу и стонам соседей по бараку и с тоской, сжимающей грудь, думал: а, может, это сон? Может быть, никогда и не было той страшной минуты, когда немецкий солдат, увидев его беспомощность, вдруг осклабился и презрительно сказал что-то, наверное, оскорбительное и обидное, а потом ткнул в живот автоматом и приказал идти.
— Живей! Живей! — сноба разнесся по бараку визгливый голос.
Кемал стал накручивать на ноги обмотки, сделанные из кусков шинели, старательно обвязал их бечевкой.
— Слышал? — хрипло спросил его сосед по нарам Хайдар. — Говорят, хлеба нам дадут.
Давно небритое лицо Хайдара казалось мрачным, только глаза на нем горели лихорадочным огнем.
Кемал усмехнулся:
— Опять ты о своем…
Их было больше тысячи, военнопленных в бараке. И все давно уже недоедали. А в последние дни администрация заявила, что американцы разбомбили хлебный завод и что отныне дневная норма ограничивается одной миской супа. Каждый знал, что это такое, лагерный суп: мутная вода с кусочками брюквы.
Тяжело было всем. Но Хайдар, казалось, особенно остро переносил голод, старался любой ценой раздобыть для себя сверх нормы хоть глоток похлебки.
Сейчас он уловил осуждение в словах Кемала. Глаза его забегали. Понизив голос, он сказал:
— Зря ты, Кемал. Жизнь есть жизнь, жевать каждому надо. Закон природы.
Кемал проверил, крепко ли держатся обмотки.
— Знаешь, друг, кроме законов природы есть еще и человеческие, — возразил он, мельком глянув на Хайдара. — Забудешь о них — в животное превратишься.
Глаза Хайдара сузились, губы дрогнули.
— «Человек», «животное»… А если жить хочешь? Понимаешь — жить! А умереть доходягой — это по каким законам? Вон — посмотри.
