И Хайдар, пристально наблюдавший за его лицом, понял, что зерно сомнения, брошенное в душу неугомонного юнца, проросло.
«Ага, — злорадно подумал он, — и ты не такой уж чистый, каким кажешься себе. Сопляк, а туда же — «на фронт, на фронт». Вот тебе и фронт! Сиди теперь, ломай голову…»
Вслух Хайдар сказал:
— Я тебе, Генджи, как товарищ советую: ты эти свои рапорты забудь. Мне никакого дела нет, а там, — он многозначительно выделил это слово, — там могут и заинтересоваться, почему ты так рвешься на передовую. Понял?
— Так ведь… — начал было Генджи и осекся.
«Если там все известно, то ничего уже не докажешь». — Так, по крайней мере, говорил взгляд Хайдара — холодный, подозрительный и как бы отделяющий Генджи от остальных солдат, у которых «чистые» биографии.
Еще стоял летний, изнуряющий зной, но краски осени уже тронули мадьярскую степь. То здесь, то там среди зелени вспыхивал вдруг под солнцем багрянец, и тогда каждый понимал, что лето прошло, впереди дожди и слякоть, а конца войне еще не видать, хоть и катятся фашисты на запад. Пожалуй, и эту зиму провоюем…
— Слышь, Ген, — Рябоштан тронул рукой колено Генджи. — Спать охота — мочи нет. Ты на меня поглядывай, чтобы не свалился, я вздремну малость.
— Давай, — улыбнулся Генджи, — спи.
— Только как до Тимошева доедем — толкни в бок.
— Во-первых, не Тимошево, а Тимошкара, — откликнулся командир роты лейтенант Сатыбалдыев, — а, во-вторых, он находится в Румынии, а мы уже едем по Венгрии, ефрейтор.
В кузове засмеялись, задвигались, к Рябоштану стали поворачиваться лица, на которых загоралось ожидание хоть какой-нибудь разрядки.
— Целую страну ефрейтор проспал!
— Ай, да Рябоштан!
— Ты попроси, чтоб разбудили, когда к Берлину подъезжать будем!
Рябоштан добродушно улыбался в ответ.
— Придется мне уроки географии во взводе ввести, — сказал Сатыбалдыев. — А то такие, как ефрейтор Рябоштан, заблудятся в Европе.
Зажав автомат коленями, Рябоштан молитвенно сложил руки на груди, шутливо запричитал:
— Всеми святыми молю, товарищ лейтенант, не сажайте за парту — ей богу, пропаду. Я лучше каждое утро пятнадцать километров буду пробегать в противогазе. Не способный я к географии, истинный бог — не способный.
— Кроме географии, — сказал, краснея от смущения Генджи, — надо еще атеизм преподавать — ефрейтор бога часто вспоминает.
И снова засмеялись вокруг.
В бой они вступили с ходу. Произошло это так неожиданно, что Генджи не успел понять, что к чему. Раздались отрывистые команды, солдаты стали выпрыгивать из машин, растерянно оглядываясь, ища глазами врага.
