— Я люблю свободу!
— Ну, то-то же! — Бехбит окончательно сбросил маску. — Только за свободу драться надо! Так запомните оба: о том, что я был здесь и говорил с вами, никому ни звука!
Он развязал пленникам руки. Толстяк, подобострастно кланяясь и отступая, направился к своей лодке. А парень в драном халате остался. Переминаясь с ноги на ногу, он, казалось, хотел что-то сказать.
— Ты чего? — спросил Бехбит.
— Слушай, добрый человек, скажи правду: ведь ты не из подручных Эмина-палача? Верно я признал?
— Почему думаешь?
— Разве они так поступают с людьми? Ведь ты ни разу не ударил, не выругал… Денег не потребовал…
— Ну, а твой хозяин?..
— Он сначала не сообразил! — Парень оживился. — Я-то сразу догадался. Только он побаивается меня, потому и не сказал, что по реке к острову прошла лодка большевиков из Чарджуя. Ну, а потом, уже здесь, он говорит: «Давай скажем про лодку, может, этот головорез отпустит». А я думаю: «Если ты лутчек, я его тогда на середине реки утоплю. А если не лутчек, то пусть говорит…»
— Понял теперь, что надо делать? — спросил Бехбит. Парень молча, с улыбкой на костлявом лице, кивнул головой. — Прощай же! — Бехбит протянул руку. — Жди, встретимся наверняка. Недолго осталось!
Выйдя из зарослей тополя, Бехбит направился в ту сторожу, откуда доносилось теплое дыхание песков. Луна закатилась, край неба на востоке посинел, потом порозовел. С первыми лучами солнца Бехбит вышел на край пустыни. Тесной кучкой здесь стояли полуразрушенные купола гробниц. От них в пески тянулась узкая тропинка. Вот куст саксаула, верхушка обломана. Сбоку тропинки ка песке чуть виднеются следы широких верблюжьих лап. Здесь недавно прошел караван!
Потянулись барханы, аул и кромка зелени у берега скрылись из виду. Бехбит шагал, не чувствуя усталости, переваливая через барханы, издали примечая кусты саксаула со сломанными верхушками, двигаясь напрямик от одного к другому. Солнце поднялось и палило нещадно, во рту пересохло. Барханы простирались вокруг.
«Без передышки движутся», — подумал Бехбит с удовлетворением, но и с некоторым беспокойством.
Было тихо. Горячий легкий ветерок доносил запахи засохших трав. Вдруг впереди послышался лошадиный топот. С тревогой оглядевшись, Бехбит увидел всадника: он поднялся на бархан, и его фигура четко вырисовывалась на фоне бледно-голубого неба. Бехбит камнем упал на песок, распластался, точно ящерица. Неизвестный всадник — бородатый, в светло-синей чалме — тоже остановился, торопливо соскочил с коня, рывком снял винтовку из-за спины. Свел коня за куст, сам стал на колено и выстрелил раз, другой… Бехбит, прижимаясь к земле и сплевывая песок, быстро пополз к нему. Приподнял голову, взглянул в ту сторону, куда стрелял всадник в синей чалме. Так и есть! Цепочка верблюдов поднималась на дальний бархан. Четверо в защитных гимнастерках и фуражках шагали по сторонам и только после третьего выстрела схватились за винтовки и залегли, а дехканин в халате и папахе завернул верблюдов и погнал вниз, в лощину. Бехбит разглядел и стрелявшего; то был Шукур Данавсыз, один из самых свирепых и отчаянных лутчеков мирахура. Обозлившись на неудачу первых выстрелов, он палил теперь не переставая.
