Время от времени он отрывал глаза от карты, бросал взгляд на контр-адмирала. Ему хотелось понять, что сейчас думает этот человек, убедительно ли звучат его слова или у командира базы по каким-то другим данным уже сложилось определенное мнение. Но командир молча слушал, следя за карандашом, скользившим по карте.
- Значит, вы считаете, что это были мины?
- Так точно! Это мнение не только мое. Спросите помощника Трофимова, штурмана, даже старшину сигнальщиков Шувалова. Он участник Таллинского похода. Все видел.
- Я не понимаю, на чем вы основываетесь? Личные впечатления? Очень слабый аргумент! - Контр-адмирал говорил так, как будто думал вслух. - Мы тут служим не первый день, район знаем как свои пять пальцев и можем точно сказать: за всю войну ни одной мины обнаружено не было. Какой смысл немцам минировать наш район? К тому же сколько мин могут выставить две-три подводные лодки или несколько самолетов? От силы три десятка! А что такое три десятка мин на такой огромный театр? Капля в море! Нет, все ваши предположения лишены оснований. Это была немецкая подводная лодка, давно путешествующая в наших краях. Вы разве не получали предупреждения?
- Так точно, получали.
- В таком случае почему же не приняли меры для поиска и уничтожения противника?
Контр- адмирал встал, подошел к Зайцеву вплотную и продолжал, глядя ему в глаза, повысив голос:
- Корабли гибнут, люди тонут, а вы вместо преследования и уничтожения подводной лодки пускаетесь наутек!
- Я не о себе думал. Я думал о полярниках на транспорте. Были бы лишние жертвы. Только и всего! - Выпалив это, Зайцев с обидой добавил: - Я оставил там все спасательные средства и сам многим рисковал, а вы меня в трусости обвиняете?!
- Трусость это или не трусость - выяснится позже, а пока есть указание свыше произвести расследование… Ваш помощник допущен к управлению кораблем?
- Допущен, - упавшим голосом произнес Зайцев.
- Передайте командование кораблем помощнику и возвращайтесь сюда. Вам будет приготовлена комната в штабе базы. Карту и вахтенный журнал я вручу прокурору.
Зайцеву стало понятно, что никакие слова больше не нужны. Он ничего не сможет ни доказать, ни кого бы то ни было убедить в том, что поступил правильно.
Получив разрешение, он вышел в приемную, схватил кожанку, набросил на плечи, толкнул ногой дверь и в следующую минуту оказался на улице. Шел по деревянным мосткам в гавань и повторял про себя: «трус», «прокурор», «расследование»… В сознании не укладывалось, что не к кому-то другому, а к нему, Зайцеву, обращены эти страшные слова. «Почему же я трус?… Разве я испугался, бежал, бросив конвой на произвол судьбы?» Сдаваться не хотелось. Еще неизвестно, как повел бы себя там этот плешивый обвинитель. Сам бы по-дурацки погиб и погубил оба транспорта. А потом подняли бы звон на собраниях и в газетах, что он до конца держал флаг и не пожелал оставить тонущий корабль. Герой из героев! Ни за понюх табаку пустил бы на дно сотни человеческих жизней. Сидеть в жарко натопленном кабинете за письменным столом, читать и подписывать шифровки - это не то что сутками болтаться в море. На плечах погоны с адмиральской звездой, а сам забыл запах порохового дыма! Подумаешь, в гражданскую воевал, два десятка выстрелов за всю войну сделал, да и то чужими руками. Спасал, видите ли, корабли от немцев, когда тех и в помине не было! Поплавал бы на современных кораблях, по двое-трое суток уклонялся бы от преследования немецких подводных лодок, тогда бы знал цену адскому труду пахарей моря!
