— Ну как же, ваше благородие, и конь их, Ахмет. Ужли я коня не узнаю...
— Похож, Иван Степанович.
Всадники нажали шенкелями, привстали на стременах, и через минуту Коньков слезал уже с лошади и обнимался с товарищами.
— Ты жив?
— Жив, братцы мои, жив! Что перенёс на России, того и в турецком плену не испытаешь.
— Ну, рассказывай!
— После. А теперь скажите мне, где атаман?
— В Гродно.
— Надо сейчас ехать являться к нему.
— Да зачем? Отдохни с нами. Новую песню послушай.
— Эх, братцы! Не до песен мне теперь! Жутко, во как жутко идти до атамана.
— Он не примет.
— Аль не в духе?!
— Да кто же его разберёт! Вчера каргинский полк смотрел, уж и пушил, пушил его, я думал, полк отнимет. Нет — отошёл.
— За чего же его так? Худой вид, что ли, у полка?
— Вид? Нет, вид как вид — ни худо, ни хорошо. Обыкновенный полк, да и только, а сам-то Каргин, сам понимаешь, «письменный» человек — ну, и не того, не так чтобы гладко командовал. А лавой недурно даже ходили.
— Ну, чего же больше! Однако прощайте, братцы, во как хочу развязаться с атаманом.
— Ну, с Богом!
Коньков тронул лошадь и со своим казаком поехал дальше по пыльной дороге.
— Фу-у, да и похудел же наш хорунжий, истосковался, бедняга! — сказал атаманский урядник ему вслед.
— А ты думаешь, лёгкое дело три месяца мёртвым быть да воскреснуть! Тоже без пищи!
Урядник только сплюнул на сторону и ничего не сказал глупому казаку.
И долго не начинались песни, и долго длилось молчание. С Дона приехал человек, донские вести привёз — интересно послушать, что, как на Тихом Доне, как степь поднялась, высоко ли, и хлеба как пошли... Да и всё хоть посидеть, потолкаться с человеком, что с Дона приехал, с тихого, с радостного, с дорогого Дона Ивановича.
Да, похудел, сильно похудел и изменился Коньков за это время.
Терпи казак — атаманом будешь.
Казачья пословица
И было с чего похудеть молодому казаку. Кроме перенесённого приключения, болезни и страданий, немало пришлось испытать платовскому ординарцу за это время... Да, немало и очень даже немало!
«Порученность» Платова не была исполнена вовремя. Правда, бумаги не пропали, они застали и нашли своих адресатов. Вульф украл подорожную, свидетельство Конькова да ещё кое-какие бумаги, а пакеты, самые важные, завёрнутые в кожу и туго привязанные к груди крест-накрест вязанным Ольгой платком, остались при ординарце донского атамана. Но бумаги запоздали, и Коньков в срок не явился к Платову.
