Как маков цвет зарделась Маруся, хотя и не много поняла из быстрых, сбивчивых расспросов Анны Сергеевны.
— Не знаю... Не думаю. Я с её двоюродным братцем знаком. Бергом прозывается, он в сенате служит, так он мне сказывал, что её и не принимают нигде. Совестно такую шельму, значит, и родственницей объявить.
— Ах, Петя, Петя! Родной мой, вот оно что значит, без отца-то да без матери быть да в Вавилон этот проклятый попасть! Слушай, Маруся, отпиши ты ему, непутёвому моему, весточку, что нет ему тётушкиного благословения на брак с этой ба... бар... бил... тьфу, чёрт её — не запомню.
— Балетчицей! — подсказал Рогов.
— Я-то неграмотна. В наше время девок так не держали, чтобы музыку, да книжки, да с казаками гулять, ну, зато и греха ни одна на себя до брака не брала! А нынче-то! Эх, правда, видно, конец века приходит!
— А дозвольте вас спросить, — вдруг раздался из угла густой бас соборного протодиакона, до сей поры мирно дремавшего в углу, — таким девицам нет отлучения от церкви? Или, может, их анафеме предают за таковое неблагоразумное поведение?
— За что же, отец диакон, ведь Сам Христос простил блудницу?
— Лжеучение и ересь. То блудница, а то... — диакон замялся и, чтобы переменить разговор, спросил о столице: — А что Санкт-Петербург большого размера буде град?
— Немалого, отец диакон. Станиц наших с сотню вместе, а то и более.
— Ну?! — с сомнением протянул диакон. — А река, Невою прозываемая, много хуже Дона будет?
— Лучше, отец диакон, шире и глубже.
Пуще прежнего засопел недовольно диакон. Помолчал немного и продолжал:
— А Государя Императора Александра Павловича изволили лицезреть?
— Сколько раз видал, отец диакон, и во дворце да и так.
— И благочестивейшую Государыню Императрицу Елизавету Алексеевну тоже изволили наблюдать?
— Видал и Государыню-матушку нашу.
— И весь царствующий дом и святейший правительствующий синод тоже видали?
— Видал, видал, — небрежно кинул в ответ любопытному диакону Рогов и отошёл к Марусе.
Вся так и зарделась она при виде петербургского гостя. И о чём говорить и как говорить, не знает. Однако не показать же ей этого, не признать же, что Дон хуже Петербурга.
— Очень вы восхваляете Петербург, поди-ка там и девушки лучше наших. С нами, деревенскими дурами, вам и говорить не захочется.
— К чему так, Марья Алексеевна? Есть в Петербурге славные девушки, но у нас на Дону они много лучше.
— То-то хорошие. Это что неприбранные в балетах пляшут. Срамно просто слушать, что говорите такое...
