Руфь | страница 47



Who carry music to their heart
Through ducky lane and crowed mort,
Plying their lock with bucier feet,
Because their secret souls а holy strain refeat.[2]

— Я имѣю ежегодныя каникулы, которыя обыкновенно провожу въ Валлисѣ, и чаще всего вотъ въ этомъ краю.

— Понимаю вашъ выборъ! замѣтила Руфь: — здѣсь прекрасная мѣстность.

— Неправда ли? Ко мнѣ привилась чрезъ одного старика, содержателя гостиницы въ Конваѣ, любовь къ здѣшнему народу, къ его исторіи и преданіямъ. Я уже настолько ознакомился съ мѣстнымъ нарѣчіемъ, что понимаю здѣшнія легенды. Между ними есть очень глубокія по смыслу и очень грандіозныя; есть также поэтическія и полныя фантазіи.

Застѣнчивость не позволяла Руфи поддерживать разговоръ своими собственными замѣчаніями, но ея скромное, задумчивое вниманіе было очень поощрительно.

— Напримѣръ, продолжалъ ея спутникъ, коснувшись до длинной, покрытой почками вѣтки наперстянки, на которой два или три красныхъ, испещренныхъ цвѣтка выходили изъ своихъ зеленыхъ футляровъ: — напримѣръ я убѣжденъ, что вамъ неизвѣстно почему эта вѣтка такъ граціозно склоняется и волнуется. Вы полагаете, что ее колеблетъ вѣтромъ, не такъ ли?

Онъ глядѣлъ на Руфь съ серьозною улыбкою, нимало не оживлявшею весельемъ его задумчивыхъ глазъ, но придававшею невыразимую кротость его лицу.

— Я всегда думала, что вѣтеръ; а чтоже такое? спросила Руфь, простодушно.

— Ну вотъ! а валліецъ разскажетъ вамъ, что этотъ цвѣтокъ посвященъ феямъ и имѣетъ свойство узнавать ихъ и почтительно склоняться, когда онѣ или какіе-либо иные духи проносятся мимо. Поваллійски онъ называется менегъ-еллиллинъ, перчатка добрыхъ людей, и отсюда вѣроятно взялось наше названіе наперстника.

— Это прелестная мысль! сказала Руфь, очень заинтересованная и отъ души желавшая, чтобы онъ продолжалъ говорить, не дожидаясь ея замѣчаній.

Но они уже пришли къ деревянному мостику; онъ провелъ ее черезъ него и потомъ, раскланявшись, повернулъ въ сторону прежде нежели она успѣла поблагодарить его за услужливость.

Но зато у нея было приключеніе, чтобы расказать Беллингему; оно заняло и развлекло его до самаго обѣда, послѣ котораго онъ вышелъ погулять, закуривъ сигару.

— Руфь! сказалъ онъ, возвратясь: — я видѣлъ вашего горбуна. Онъ похожъ на гнома. Впрочемъ онъ не джентльменъ. Еслибы не горбъ, я вовсе не узналъ бы его по вашему описанію; вы называете его джентльменомъ.

— А вы нѣтъ, сэръ? спросила Руфь съ удивленіемъ.

— О нѣтъ; онъ слишкомъ бѣдно и мѣщански одѣтъ; ктому же и живетъ онъ, какъ мнѣ говорилъ конюхъ, въ ужасномъ мѣстѣ: подъ свѣчною и сырною давкою, отъ которой нестерпимо воняетъ на двадцать ярдовъ вокругъ. Ни одинъ джентльменъ не вынесъ бы этого. Онъ долженъ быть путешествующій прикащикъ, или артистъ, или что-нибудь въ этомъ родѣ.